На дворе стояло начало января 1822 года. Только-только закончились все рождественские празднования, слившиеся для меня в один нескончаемый калейдоскоп балов и приемов. За две недели мы с женой посетили просто огромное количество протокольных мероприятий, демонстрируя подданным свое внимание и уважение. Оба кадетских корпуса, мой электротехнический институт, педагогическое училище Александры — да, оно наконец полноценно начало свою работу с прошедшего сентября — институт благородных девиц, несколько больниц и домов призрения. А еще балы и несколько дней приемов посетителей, жалобщиков и прочих просителей, под праздник стекающихся в Михайловский. До женитьбы я все эти как бы обязательные мероприятия старательно саботировал, предпочитая тратить время на более полезные дела — и более интересные, если быть совсем уж честным, — но с появлением в моей жизни супруги, отлынивать от светский жизни стало невозможно. Просто опасно для нервной системы, если говорить прямо.
И вот сумев выбраться из этого водоворота только в конце первой декады января, мы наконец собрались с братьями «на посидеть» узким, так сказать, кругом. Только Константин прислал по телеграфу поздравление и приезжать в столицу из Варшавы отказался. У него там вроде бы какая-то женщина организовалась, и навещать постылую ему столицу брат не пожелал. Никто тут, впрочем, не расстроился, Константин был своеобразным человеком со здоровенными тараканами в голове, отчего личное общение с ним давалось окружающим достаточно сложно.
— Без одной, — тем временем Михаил не сумел реализовать трельяж из-за нехватки козырей и недобрал одну взятку. Обычное для него дело, он даже не расстроился.
— Что там с твоими пушками? — Познакомив брата с нужными людьми — оружейниками и металлургами, я больше темы стальных орудий вообще не касался. Слишком своих дел было много, чтобы еще на поляну брата лезть.
— У-у-у… — закатил глаза Александр, который видимо о проблемах русской артиллерии знал гораздо больше. — Ну вот зачем ты это затронул. Сдавай.
Я поднял бокал с любимым «белым русским» — Александр предпочитал коньяк, а Михаил — вино — отсалютовал партнерам по игре, глотнул напиток и принялся тасовать колоду. Не смотря на мои усилия, — я порой экспериментировал с алкоголем и угощал результатами барного творчества близких мне людей — пока большинство местных предпочитали по-старомодному пить чистые напитки. В деле изобретения и употребления коктейлей меня неожиданно поддержал только Юсупов. Тот который Борис, естественно.
Почему неожиданно? Борис был, возможно, самым приземленным человеком, порой до скучности, которого я встречал в этой жизни, и любовь экспериментам с напитками совершенно не вязалась с его образом. Тем не менее, мы с ним за прошедшие пару лет сошлись достаточно близко. В основном на почве общих взглядов на государственное управление и дворянскую коммерческую деятельность.
— Пока отлили партию стальных десятифунтовых единорогов, — начал хвастаться Михаил. — Сделали стенки тоньше на пятую часть чем у стандартных бронзовых, соответственно и масса упала. Про цену и говорить нечего. Сейчас на полигоне их как раз отстреливают. Пока ни одного разрыва.
По голосу брата было слышно, что он за свое хозяйство горд выше всякой меры.
— А что Демидов говорит, сможет он под артиллерию дополнительную сталь выделать? — Задал вопрос я, но наткнувшись на синхронные ехидные взгляды братьев, понял какую глупость сморозил. Естественно в их понимании пушки для государства были гораздо важнее железной дороги и выделываемых для нее рельс. Так что это мне нужно будет заботиться нахождением дополнительных мощностей, дабы не сорвать сроки строительства Межстоличной железной дороги. Строительство, которое на секундочку должно было начаться сразу после схода снега. — Понятно…
Вообще с прокладкой ветки Нижний Тагил-Пермь, активность уральских металлургов выросла скачкообразно. Услугами обозначенной ветки тут же начали пользоваться не только заводы железного короля Российской империи, но и все остальные предприятия, расположенные в тех краях, включая и казенные производства. Цена логистики и соответственно самого металла падала, рос спрос, а за ним и объем валового производства чугуна и стали. Все это не могло не радовать, тем более в такие бурные, с политической точки зрения, времена.
— Хватит трепаться, сдавай, — Александр ткнул пальцами в карты, которые я все это время неспешно тасовал. Я протянул колоду Михаилу, тот сдвинул.
— И что насчет нарезной артиллерии, казнозарядной? — Руки автоматически разбрасывали карты по столу, а я продолжил задавать вопросы.
— Ничего пока, — пожал плечами младший брат. — Пока не понятно даже как должен выглядеть сам снаряд. Думаем.
— Ну и ладно, — кивнул я. Лет сорок — если считать по исчислению оригинальной истории — до внедрения массовой казнозарядной артиллерии у нас есть. Здесь конечно меньше, но тоже запас изрядный. Будет время все хорошо обмозговать и получить приемлемый результат, а пока и простыми стальными пушками обойдемся.
— Пас, — император поднял карты и не раздумывая отказался от торгов за прикуп. — Ты лучше расскажи, что там у тебя в секретном комитете?
— И я пас, — согласился Михаил. — Что за секретный комитет?
— А я, пожалуй, попробую на раз, — карта на руках была не слишком игровой, но в распасы уходить не хотелось совершенно. С десятками и вольтами я бы взял штук семь на распасах. Лучше уж рискнуть. — Пока ничего. Я еще даже не определился с членами.
— Прошлый раз ты быстрее собрал людей, — ухмыльнулся император.
— Но получилось в итоге не очень, — я перевернул прикуп. Бубновые дама и девятка.
— Буба и буба приходят к нему, буба и буба ему не к чему, — прокомментировал это действие Михаил. И, что характерно, был не прав. У меня на руках уже был бубновый туз валет и семерка. Вместе с «длинным» червовым марьяжем, можно было вполне наковырять шесть взяток. При удачном раскладе, конечно.
— Да нет, вроде неплохо прикупилось, — не согласился я. — Шесть бубей попробую сыграть.
— Я вистану, — отреагировал старший брат.
— Играй, — не стал жадничать младший.
Спустя год с небольшим после фиаско собранного мной первого земельного комитета, результат деятельности которого был обдуман со всех сторон, я наконец посчитал себя морально готовым зайти на второй круг. При этом я себе отлично отдавал отчет, что и вторая попытка вполне может окончиться тем же образом.
Что же касается самого Александра свет Павловича, то брат с каждым годом постепенно самоустранялся от исполнения своих непосредственных монарших обязанностей по управлению страной. Пока в глобальном плане это было не слишком заметно, однако тенденция проглядывалась достаточно четко. Император стал все больше проводить время с женой, с которой пару лет назад вновь близко сошелся, отставив от двора очередную фаворитку и порой не отказывал себе в достаточно длительных как для правителя империи поездках как по России, так и за границу.
В столице тем временем все больше нитей управления государством перебирали на себя его самые ближайшие сподвижники — Аракчеев, Сперанский и Голицын. Если с первыми двумя отношения нормальные — со Сперанским так и вовсе дружеские, Михаил Михайлович отлично помнил, кто спас его от ссылки и помог остаться в Петербурге — то Голицын своей бесцеремонностью, резкостью и, откровенно говоря, невеликим умом бесил меня неимоверно.
Не только, надо сказать, меня. Тут я нашел в Аракчееве полнейшего единомышленника. Алексей Андреевич тоже не выносил Голицына и, как я понял, постепенно собирал на обер-прокурора Синода компромат, дабы в нужный момент его задействовать. Ради справедливости, нужно сказать, что Голицын и Аракчеев бодались в первую очередь не как люди с разными взглядами на развитие общества, а как конкуренты за благосклонность императора, ну а всякие там благородные цели тут были лишь на втором и третьем плане.
Здесь, пожалуй, нужно сделать небольшое отступление и даль более подробную характеристику самому Алексею Андреевичу Аракчееву. Это был очень интересный персонаж из тех, кого в будущем называли «преданным псом самодержавия». Идеальный исполнитель монаршей воли. Несмотря на то, что он был, как сказал бы Суворов «природный русак» из Новгородской губернии и немецкой крови не имел ни капли, Аракчеев отличался болезненной пунктуальностью, аккуратностью и точностью. Ходили слухи, что Алексей Андреевич имеет привычку отвечать на всю входящую корреспонденцию тем же днем. Так это или нет, сказать сложно, однако то, что этот человек обладал немыслимый работоспособностью — совершенно точно.
