— Не могу ничего сказать о сервировке, — заметил Юл, — но подобный прагматизм редко нравится окружающим.
— А мне нет до них дела, — пожал плечами его собеседник, — величие человека в том, чтобы подняться над толпой.
— Выше летишь, глубже падать, — не удержался Куто, — я не большой мастер красиво говорить, но всё же вот что скажу. Я ходил в море много лет и знаю, что человек перед океаном — ничто. Кит может убить его одним движением хвоста, а акула перекусит человека пополам, быстрее, чем я успею прожевать этот бутерброд. Но в своей жизни я повстречал сотни китов и акул. И я еду сейчас с вами в этом поезде, а те киты и акулы давно пошли на мясо и ворвань… Только потому, что я был не один. Море быстро отучивает от склонности жить в одиночку.
— В чём-то он прав, — Юл облизнул ложечку, — играть без правил хорошо лишь тогда, когда все вокруг этим правилам следуют. А иначе всё становится крайне скверно. Можете мне поверить. Даже самым героическим рёбрам не удастся выстоять против дюжины пар кованых сапог. Правила — великое изобретение человечества. Их можно обходить, если они несовершенны, но их не стоит пытаться разрушить. Правила мы должны чтить. Для собственной же пользы…
— Это мещанский резон. Сохранение общества ради него самого, — скептически хмыкнул собеседник, — мы восхваляем свободу и независимость, но стыдливо отказываемся доводить идею до логического конца. Мы радуемся свободе от власти, но пугаемся свободы от общества.
— Любая идея, доведённая до логического конца, есть абсурд, — Юл протёр серебряную ложечку салфеткой и положил к остальным столовым приборам, — каждый хочет иметь больше денег, чем остальные, но будет ли он счастлив, если соберет себе все деньги и окажется в мире нищих?
— Ваша философия лишена необходимой логической законченности, господин Пикаро. Не доведённая до логического конца идея неполноценна.
— А кто сказал, что мир должен быть прост и логичен?
Когда они вернулись в купе, Куто заметил.
— Странный тип, этот Прокоп…
— Немного, — кивнул Юл, — кстати говоря, я между делом одолжил у него одну из тех визитных карточек, что он держал в кармане. Рассчитывал найти его в Констайне. В конце концов, этот малый вроде бы знает город… вдруг пригодится.
Он протянул Куто маленький кусочек картона. На том значилось:
Винкель Бластенхаймер. Пиротехника и взрывчатые вещества. Змеиный переулок, д. 2. Констайн.
— По-моему, это не его визитка, — проворчал Куто.
— Скорее всего. Но уж что было…
Юл достал из кармана ещё и серебряную ложечку, покрутил в руках, не зная куда деть и, наконец, убрал обратно.
— А это пусть будет сувенир…
Полицмейстер опустил заявление и хмуро поглядел на комиссара Оскара. Было уже довольно поздно, и глава полицейского управления позволил себе не только снять китель, оставшись только в форменном жилете, но даже закатать рукава рубашки.
— Ты с ума сошёл, Оскар?
— Позволю себе заметить, ваше…
— Помолчи. Ты что, решил, что у меня здесь туристическое агентство? Может тебя ещё на пару месяцев на Бирюзовое взморье отправить? Или на воды в Монтебаден?
— Исключительно по следственной необходимости, господин полицмейстер.
— В Констайн? Ты вообще как себе это представляешь? Прихожу я к полицей-президенту и докладываю, дескать, мои комиссары по курортам из следственных надобностей разъезжают? Угадай с трёх раз, что он мне ответит. Значит, вот что. Забирай свою писульку, и сделаем вид, что я её никогда не получал…
— Позволю себе обратить ваше внимание, что в этой поездке, я рассчитываю захватить Флипо Чекалека. Ну и попутно раскрыть одно убийство, одно покушение на убийство, одно похищение и возможно ещё пару более мелких преступлений…
— Чекалека? Ты? Захватить?!
На лице полицмейстера отразилась сложная гамма чувств.
— Я уже практически схватил его здесь, но в самый последний момент преступнику удалось скрыться, — поморщился комиссар, — однако я совершенно уверен, что в следующий раз мои планы сработают как надо, и Чекалек будет схвачен.
— Ты уверен… — полицмейстер встал и прошёлся по кабинету, — как-то не припоминаю такого, чтобы твои планы работали как надо. Однако если ты действительно его схватишь, это будет бомба… в переносном смысле, конечно. Мы натянем нос самим жандармам, которые его упустили. Большое дело, определённо большое…
— Причём дело, осуществлённое вашим отделом, господин полицмейстер, осмелюсь заметить.
— А если нет?
— Такого не может быть. Комиссар Оскар возьмёт его живым или мёртвым.
— Ты опять говоришь о себе в третьем лице, комиссар? А, ладно… Но учти, если вернёшься с пустыми руками можешь заранее считать себя безработным. И да — на пенсию в этом случае даже не рассчитывай.
— Мне понадобится мой стажёр…
— А десятка жандармов тебе не понадобится? Ладно. Бери стажёра. Но командировочные получишь только на одного… — полицмейстер опустился за стол и широким росчерком подписал бумагу, проворчав себе под нос, — в конце концов, дело беспроигрышное — или ты ловишь Чекалека, или я тебя, наконец, то вышибу без выходного пособия. Всё польза.
Итак, друзья, что мы видим в нашем мире? Лишь боль и несправедливость. Практически все разумные люди соглашаются с несовершенством современного общественного устройства. Однако большинство из них не делают следующего шага, полагая решительное изменение этого устройства нежелательным и невозможным. Но подумайте сами — если старый дом прогнил и разваливается, стоит ли его жильцам лишь вздыхать и говорить, что раз крыша протекает, так и должно быть и ничего не изменишь?
Нет. Дом нашего общества нуждается даже не в ремонте, а в полной перестройке. А сделать это можно лишь сокрушив его до самых оснований. И в первую очередь, сокрушив государство.
Власть и насилие всегда шагают под руку. Государство — явление неизвестное живой природе, противоречащее всем её законам и должное быть уничтожено. Любыми методами и безо всякой жалости!
Милегауд мап-Гойба «Очищающая буря». Издано неустановленным тиражом в одной из частных типографий вольного княжества Гугензален.
К утреннему бритью Юл приступил не раньше, чем поезд остановился, и купе перестало трясти на стрелках — лишние порезы на физиономии меньше всего способствуют доверию к ней окружающих. Он едва успел закончить с одной половиной лица, как услышал стук в дверь. Юл отложил бритву, и, протирая жёстким вафельным полотенцем свежевыбритую щёку, отправился смотреть, в чём дело. Купе первого класса было достаточно велико, чтобы можно было сказать именно «отправился», а не просто «обернулся, чтобы открыть дверь».
В проходе обнаружилась толпа молодых людей в разноцветных фуражках.
— А где профессор?
— Какой профессор? — насторожился Юл, машинально протирая ещё не выбритую щёку и быстро прикидывая, есть ли здесь другой выход и насколько высоко будет прыгать из окна…
— Это ведь купе «А»? — подозрительно осведомился высокий парень в сиреневой фуражке с дуэльным шрамом на подбородке.
Юл посмотрел на дверь. На полированной ореховой филёнке красовалась большая позолоченная буква «А».
— Допустим, — осторожно согласился Юл, — и что?
— Здесь же должен ехать профессор Фалькер! — с нотками глубокой обиды в голосе заявил стоявший рядом молодой человек в головном уборе яичного оттенка.
Юл перестал оценивать шансы на успешный прыжок из окна, и закинул полотенце за спину.
— Разве я похож на профессора?
— Ничуть, — мрачно заметил третий из незнакомцев, увенчанный малиновой фуражкой, — и это-то нас и смущает. Здесь должен был ехать именно профессор.
— Считаете, я его прячу? — Юл сделал широкий приглашающий жест, — можете проверить…
— По нашим сведениям, — снова заговорил высокий, — билеты на купе «А» были именно у профессора Фалькера.
Юл широко улыбнулся.
— Господа студенты, читайте сами, — он указал на позолоченную литеру на двери, — это ведь буква «А»?
— Определённо да, — согласился студент в жёлтой фуражке.
— А я — не профессор?
— Определённо, нет.
— Теперь подключим логику и сделаем из этих двух фактов закономерный вывод…
— Здесь должен был ехать профессор! — упрямо возразил малиновый.
Юл глубоко вздохнул, и протёр лоб полотенцем.
— Мы уже догадались, что его здесь нет, — примирительно вмешался высокий, — но тогда где он?
— Не имею ни малейшего представления, — Юл пожал плечами, — возможно, он поехал другим поездом?
— Это как раз не возможно! Следующий поезд прибывает только вечером, а торжественно распитие в «Барабане» начнётся уже после обеда!
