В шесть часов они оба – в новых сандалетах – уже сидели на лавочке возле тютюнинского подъезда и ревниво поглядывали на проходивших мимо соседей, сжимая в руках яркие открытки приглашений.
– Продаете, что ли, чего? – спросила заинтересовавшаяся приятельница Живолуповой баба Дуся.
– Нет, бабуль. Все в порядке. Иди давай, – нервно отмахнулся Окуркин.
– А чего это? – заупрямилась старушка. – Я в этом подъезде с шестьдесят второго года живу. Имею право здесь находиться.
– Ты чего, баба Дуся, заклинила, что ли? Нашему дому всего четыре года! – напомнил Леха.
– Да? Ну и пусть. А зато я с сорок восьмого года в партии состою! Что, съел?
Баба Дуся попыталась сложить дулю и показать ее Окур-кину, но пальцы старушку уже не слушались, и она просто •уселась на противоположную скамейку.
– Кажется, ей тоже дали приглашение… – уголком рта проговорил Окуркин.
– С чего ты взял? – так же скривив рот, спросил Тю-тюнин.
– Ну видишь… Сидит. Значит, очередь заняла.
– Да быть того не может. Нас-то пригласили как лучших в Черноземье приемщиков и квасолабалыциков…
– Болтал ыциков…
– Чего?
– Квасоболталыцик я.
– Ну вот и я говорю. А ей за что такая честь?
– Так она же сама только что проговорилась… С сорок восьмого года в партии…
– Причем здесь п… партия? Слушай, Леха, я больше не могу так морду кривить – у меня челюсть судорогой сводит…
– Давай просто шепотом.
– Давай. Так при чем здесь партия?
– При том, что бал-концерт могла организовать компартия России. Коммунисты.
– Откуда у них деньги на лимузины, ты что?
– Тихо. Не шуми, а то эта карга ухи навострила. Пеленговать нас пытается. Ладно, сейчас я попробую кое-что выяснить.
Окуркин улыбнулся бабе Дусе, как новообретенный родной внук, и спросил:
– Баб Дусь, а ты чего так рано вышла-то? Лимузин раньше полдевятого не появится.
– А не твое дело, Лешка-алкоголик! – отрезала баба Дуся, утвердив Окуркина в мысли, что она основной и очевидный конкурент.
Пошатываясь, мимо прошел жилец соседнего подъезда-Вася Магарыч. Дрейфуя вдоль поломанной оградки, словно корабль без управления, он с трудом поменял курс и с ходу упал на скамейку рядом с бабой Дусей.
– Ой, – сказал Магарыч, пытаясь сесть, – Ой, где это я?
– У второго подъезда, Вася, – ответила сердобольная баба Дуся.
В отличие от других хроников двора Васю уважали все старушки, поскольку он считался настоящим сумасшедшим и посмотреть на него приходили люди с других дворов.
– У второго подъезда… – повторил Вася. – А куда я шел-то?
– Да кто же тебя, сердешного, знает, куда ты шел, – развела руками баба Дуся.
Во двор въехала черная «Волга».
Леха и Сергей невольно вскочили и проводили машину взглядами до пятого подъезда. Там «Волга» остановилась, и из нее вышли двое джигитов, которые затем выволокли из салона связанного блеющего барана.
Тютюнин с Окуркиным переглянулись и сели обратно.
– Еще только без десяти семь, – тихо сказал Леха. Сергей кивнул. Он старался выглядеть невозмутимым,
Однако тот факт, что Вася Магарыч прочно сидел на лавочке рядом с бабой Дусей и никуда не уходил, говорил о том, что и он, прикрываясь пьяным видом, занял место в очереди.
– В любом случае мы первые, – угадав Серегины мысли, сказал Леха. – Причем заметь, в лимузине никакие пенсионные удостоверения не действуют. Это я тебе говорю.
И они снова стали ждать.
Мимо пробежал бультерьер Дроссель., все в том же кожаном пиджаке, который достался ему во время совместного с Лехой и Сергеем путешествия в параллельные миры.
Бультерьер тащил в пасти старый милицейский сапог и коротко кивнул Сереге и Лехе.
Те кивнули в ответ.
Бультерьер побежал дальше. Совсем недавно эта много повидавшая собака подверглась тяжелому испытанию.
Дроссель подсел на токсичные резиновые калоши, и все думали, что долго он не протянет, однако пес нашел в себе силы отказаться от вредной привычки, тем самым продемонстрировав пример настоящего собачьего мужества.
Сидя словно на иголках, друзья молча следили за тем, как у подъезда собирались люди.
Лифтер Макухин, художник непризнанного направления Энгельгард, дворник Сыромясов – все эти люди, которых Леха и Сергей знали лишь по мимолетным «здорово», теперь задерживали шаг и, спросив: «Аа че вы все здесь делаете?» – и не получив ответа, сейчас же занимали места на скамеечках.
А непьющий прапорщик внутренних войск Козлодоев даже принес из дома стул, поскольку места на лавочках уже не оставалось.
Без трех минут восемь во двор один за другим вплыли два белоснежных автомобиля с затемненными стеклами.
Словно арктические айсберги на речке Каменке, они смотрелись во дворе инородными телами.
Тютюнин и Окуркин подпрыгнули, как солдатики на пружинках, и вместе с ними подпрыгнули все остальные-даже Вася Магарыч.
Лимузины-айсберги с трудом развернулись на, асфальтовых дорожках и, раскатав несколько кучек собачьего дерьма, торжественно двинулись к тютюнинскому подъезду. – Граждане, главное, не создавайте давки! – громко объявил Леха.
Граждане удивленно посмотрели на Окуркина, как будто видели его впервые. Между тем белоснежные лимузины достигли подъезда и остановились.
Открылась дверка одного из них, перед благодарными зрителями появился водитель-негр, наряженный под цвет
Своего автомобиля в белоснежные штаны и кремовый пиджак.
– Кто из вас масса Сергей Викторович Тютюнин?
– Я… масса… – несмело поднял руку Сергей. – А вот он, – тут Сергей указал на Леху, – она масса Леха Окуркин. Дружок мой.
– Масса Сергей Викторович, садитесь, пожалуйста, в мой автомобиль, а масса Алексей Михайлович пусть расположится в следующем.
Тут словно по команде открылись дверки обоих салонов, и Сереге с Лехой ничего не оставалось, как царственной походкой направиться к ожидавшим их экипажам.
При этом Леха ухитрился, садясь, больно треснуться головой о стойку, однако это ничуть не испортило ему настроения.
Прихлопнув дверку, он постучал в изолирующую его от водителя перегородку и, когда она опустилась, спросил:
– Как насчет костюмчика, камрад?
– Слева от вас, масса Алексей Михайлович, – – с почтением произнес водитель и улыбнулся, демонстрируя безупречные зубы.
Окуркин отодвинул дверцу шкафчика и увидел настоящий черный смокинг, который висел на безруком и безногом манекене.
Новые туфли стояли здесь же.
– Вот так-то! – крикнул возбужденный Леха неизвестно кому и стал лихорадочно стаскивать свою одежду.
Одеваться было легче, поскольку водитель предупредительно открыл потолочный люк и Окуркин сумел встать в полный рост.
– Ой, глядите – Лешка! – – закричала парикмахерша Рая Лысобритова, указывая унизанным перстнями пальцем на Лехин бюст.
– Ты чего, Леха, застрял? – спросил непьющий прапорщик Козлодоев.
– Успокойтесь, граждане! Ситуация под контролем! – радостно заорал Серега Тютюнин, высунувшись из люка другой машины.
– Ты смотри, и етот вылупился! – поразилась баба Дуся.
– О как! – согласились с ней остальные. Соседи пребывали в полной растерянности и не знали, что в подобных случаях следует делать – вызывать милицию или затевать драку.
В конце концов Леха и Сергей справились с новыми туалетами, скрылись в салонах, и люки закрылись. Автомобили плавно тронулись с места и, в последний раз проехав по собачьему дерьму, выкатились на улицу.
– Ну и чего это было-то? – первой нарушила тишину баба Дуся.
– Дык ясно, невесело усмехнулся художник Энгельгард. – В бандиты они подались…
– Ой, жены-то их небось как счастливы! – вздохнула Рая Лысобритова. – А мой-то, дурак, всю жизнь на заводе…
Леха Окуркин быстро освоился в салоне лимузина и вскоре обнаружил самое главное – бар.
При открывании крышечки в нем загоралась подсветка и начинала играть музыка, как в какой-нибудь шкатулке. Бутылочки были маленькие, и Окуркин справедливо решил, что может унести все. У него, конечно, возникала мысль выпить прямо здесь, однако это показалось ему глупым, поскольку все угощение было еще впереди.
Спросив шофера, как можно связаться с Тютюниньш, Леха узнал, что нужно снять трубку находящегося здесь же телефона.
– Если не набирать номер, масса, то у них в машине зазвенит звонок.
Через мгновение Тютюнин ответил:
– Але, кто там?
– Але – сто грамм! – приветствовал его Окуркин. – Ты бар нашел?
– Здесь и бар есть?
– Ну ты деревня, Серег! Конечно есть, это ж, блин, Европа! Прямо перед тобой крышечка, кнопку нажми, она и откроется…
– Ух ты! Получилось! – отозвался Тютюшн. – Ты предлагаешь по маленькой, что ли?
– Нет. Просто – с собой… Ну ты понял, да?
– Не понял.
– Ну мы же там и так будем угощаться, правильно? Какой же смысл на это дело сейчас, если можно будет это дело – потом…
