— А младший?
— Он просто огромный ребенок, — с нежной улыбкой вздохнула Ромашка. — Боец сумо с рассудком младенца.
— Ее любимчик в Затишье, — наябедничал вредный Венька. — Михей, мы поможем с объявами, тоже их клеили поначалу. А потом рванем в монастырь на великах!
— Он должен сам, и ты это знаешь! — Ромашка была непреклонна. — Мне ответ держать перед Старшиной!
Венька сразу поскучнел, пихнул Влада, и оба, показав языки лопатами, топоча, побежали на улицу. Ромашка только махнула рукой.
— Сам разберешься, Мишка. Заодно изучишь Затишье.
Понятное дело: в любой игре первый квест — на знакомство с локацией.
Майкл спустился в полутемный подвал, заставленный стеллажами. Здесь пахло старой бумагой, лежалыми газетами, типографской краской. Переплеты поблескивали позолотой, что-то шуршало, шипело, заманивало в глубину. Библиотека Затишья казалась безмерной, вечной и таила в себе сокровища.
Впрочем, искомые объявления лежали стопкой на стойке учета.
Сухая старушка в синей жилетке сунула Майклу карту с пометками. Выдала клей и перчатки. Осмотрела Майкла, порылась в шкафу и расщедрилась на пакет, куда спешно покидали весь инвентарь.
— Благодарствуем, Хранительница Нави! Да ветвится Древо и вверх, и вниз! — поклонилась старухе Ромашка.
Та с достоинством улыбнулась, величаво провела рукой, и Майклу на миг привиделась совсем молодая женщина, черноокая, черноволосая, в рубахе до пят, расшитой крестами. Стало холодно до перестука зубов, Майкл даже согнулся от боли. Чернокудрая улыбнулась яркими, будто свежая кровь, губами, приняла поклон и страх новичка, будто желанный дар. Вновь провела белой рукой, указав на лабиринт стеллажей. Ее косы вились между ними, будто ядовитые змеи, шелестели, шуршали, и книги на полках скрипели корешками в ответ:
— В больш-ш-шем знании больш-ш-ше печали…
Еще миг, и старушка закашлялась, зашмыгала простуженным носом:
— Заходи в любой час, Иванов сын, подскажу, покажу, что попросишь.
Майкл еще раз поклонился, схватил пакет и выбежал прочь.
— Ты чего? — удивилась Ромашка. — Мора Викторовна со всей душой!
— Стрёмно там, — признался Майкл, отогреваясь на майском солнышке. — Как в лабиринте с чудовищем.
— Придумаешь тоже! — возмутилась девчонка. — Дай-ка карту. Смотри, мы здесь. Чтобы попасть в Огородный — налево. Определился на местности? Остальное тебе привычно. Ты ж расклеивал воззвания в Белокаменске? Сделаешь и чеши домой. Может, на фильм заграничный успеешь.
Она подхватила сумку и, размахивая пуховиком, как серым поношенным знаменем, побежала в сторону речки. Майкл долго смотрел ей вслед, потом вспомнил собрание и удивился: он не слышал, чтоб Старшина озвучил задание для Ромашки.
— Эй, ты куда? — крикнул Майкл что есть силы, совсем как Петька в актовом зале. — А за мной кто присматривать будет?
— Коты! — сложив рупором ладошки, засмеялась девчонка, и смешные косички разлетелись в стороны. — Коты за всеми пригляд ведут!
8. Письма счастья
Котов в Затишье было в избытке. В какой двор ни сунься — везде коты. И смотрят внимательно, исподлобья, будто наблюдатели на выборах в Думу. Что замыслил? Где нарушение? Протестный акт составлять не пора ли?
Кому жаловались коты, Майкл придумать не смог. Но настолько свыкся с пушистым эскортом, что стал советоваться в мелочах. Получая кайф от того, что вслух говорит с усатыми. Куда лучше приклеить? Пониже? Повыше? А если на том столбе?
В Огородном районе все прошло без проблем. Там и точек-то было немного. То ли дружно жили в деревянных домиках, то ли жильцы не простые скопились. А антикризисные листочки предназначались для простецов.
В Нижнем районе, близком к Заречью, он тоже спокойно прошел по дворам. Здесь стояли двухэтажные домики позапрошлого века: низ каменный, а второй этаж деревянный. На вид — бараки бараками. Работал споро, привычно, даже перчатки оказались в тему: участвуя в акциях «Активистов Эрефии», Майкл привык к осторожности. К скрытности и быстроте. Даже толстовку надел с капюшоном.
Вот и теперь дело ладилось. Клеем по столбу крест-накрест, лист с незатейливым текстом прижать, проверить, хорошо ли схватился, если нужно, подклеить углы. И дальше, к следующей отметке. Карта вела его, управляла, Майкл словно вернулся в детство и рисовал в дешевой раскраске картинку по заданным точкам.
Клеем крест-накрест, объяву к столбу. Получайте, жители Нижнего, свою порцию добра и счастья!
«Кому это нужно? — мучился Майкл, ужасаясь толщине пачки. — Как меня развели на туфту? Даже Ромашка сбежала, чтоб не смеяться над дураком!»
Он не верил в лечение словом. Честно прочел текст объявления: какой-то колдун исцелял сыроедением, снимал порчу, раздавал обереги. Дешевая реклама, короче.
То ли дело протестные акции!
Он сам придумывал заголовки, рисовал мэмы, подбирал иллюстрации и дорабатывал их в фотошопе. Иногда и текст сочинял. Не дай бог кто застукает за расклейкой! Их обычно собирали в тройки: один с клеем, другой с листами, третий стоит на шухере. Сколько раз приходилось бежать, сбрасывая груз, как наркотики! Будто дилеры на границе! — хохотали его соратники, улепетывая со всех ног. Вот где пригождались сильные руки и выносливость зверя. Медведи — животные быстрые, только на вид неловкие увальни, уж если бегут, то со всех лап…
Что-то кольнуло Майкла, и он вернулся в реальность.
Не было больше полицейской погони, с подворотнями и проходными подъездами. Вернулось Затишье, и сумерки, и уютный Кирпичный город: зеленые колодцы дворов в окружении пятиэтажек, мигающих яркими окнами. Майский вечер набирал силу, впитывал особый сиреневый цвет, мазал им стены домов, подъезды с узорчатыми козырьками. Пахло яблоневым цветом, черемухой — к непременному похолоданию. Пахло яркой заповедной весной.
Майкл приладил к столбу объявление.
Все тот же текст, про колдуна. Только немного двоятся буквы, будто принтер глюканул, сдвинул бумагу, и красная краска легла иначе. Ничего такого, пустяк, а кольнуло. И не разберешь, почему.
Майкл пошел дальше, листая пачку. Нашел штук пять таких же бракованных. И бумага на ощупь другая, чуть толще. Выкинуть от греха? Сунуть в урну чье-то спокойствие? Мир в семье, решение давней проблемы?
Он не верил в колдовскую фигню, но раз поручили, нужно сделать работу!
Даже версия нашлась подходящая: это приладочные листы. Попробовали одну бумагу. Не понравилось, принтер сбоил. Взяли другую — и все сложилось. А потом про приладку забыли, сунули в пачку и пустили в дело. Что зря пропадать распечаткам?
Он почти себя убедил, только руки были мудрее, выудили найденный брак, переложили в самый низ пачки. Майкл замер на месте, ежась от холода, не спасала даже толстовка. Резкий ветер шел от реки, продувал дворы по всему маршруту. По спине стекала холодная жижа, грозя воспалением легких.
Домой, домой! — заманивал вечер. — Осталось еще пять дворов. Быстро закончить никчемный квест, и в Огородный, на Садовую улицу, к котлеткам с картошечкой от тети Тани! Да с лучком, да с соленым огурчиком…
Майкл шумно сглотнул слюну и заспешил обратно: срывать бракованный лист.
Неожиданно подворотню затопили лиловые сумерки, густые, как ежевичный джем, они затормозили секунды, растянули, обманули, запутали. Заштриховали паутиной проход. Майкл удивился: откуда взялась? Только что прошел, не запачкался, а тут клейкая дрянь по лицу!
Он успел вовремя — и опоздал.
Опоздал, потому что к столбу с фонарем подходила заплаканная девчонка.
Успел, потому что увидел.
Фонарь зажегся пронзительно ярко, будто подманивал бабочку. И девчонка затрепетала, вынырнув из пучины беды… Она потянулась на свет. И на белый клочок бумаги.
Майкл бился в клею паутины, как муха, пытался вырваться из подворотни. Девочка встала под фонарем, словно на сцену вышла: яркий круг света, и жертва в центре, и желтый конус над ней, сходящийся в нереально далекой точке. Тонкая фигура в светлом пальтишке. Фиолетовый занавес сумерек.
