Ох и горевали все люди на Базе, да что поделаешь — надо жить дальше. Похоронили Комбата и Скаута рядом, на зеленом бугре возле синей реки, и поставили каждому кованый надгробный крест. И с тех пор скауты, что в первый Рейд идут, приходят накануне к Комбату и Скауту и просят, чтобы те хранили их да сил с умом да смелостью прибавляли.
Леньке вспоминается, как несколько часов назад он стоял с Глебычем у могил местночтимых святых, как ярко вспыхивала на солнце медь киотного креста в руках отца Георгия. Как священник, мирно басящий молитву, внезапно лихо приложил Леньку этим крестом про макушке и засмеялся: «Ишь ты, как благословить-то привелось!» И как Глебыч присвистнул и двумя пальцами снял с Ленькиной головы за изломанные прозрачные крылышки крупную раздавленную тлю — пусть и не сильно ядовитую, но ужасно кусачую.
Ленька улыбается и открывает глаза. Высоко над ним тянутся брезентовые полосы, от верха одной стены закутка до верха другой, а сквозь щели между ними просачивается свет «аварийки». Взгляд мальчика падает на полку, где среди разных ценных в глазах обитателей этого закутка вещичек стоит тоненькая книжка «Знак Зорро», первый трофей скаута Сашки.
Ленька коротко вздыхает, смыкает веки и уплывает в сон.
Четверо бредут по дороге, навстречу восходящему солнцу. Дорога изрыта старыми осыпавшимися воронками, завалена мусором, камнями, ветками, осколками железа и стали. Четверо голодны, их мучает жажда, страшно хочется спать, они все ранены.
Они должны были вернуться на Базу два дня назад.
Идущий первым сталкер стягивает камуфляжную кепку, вытирает ею лицо, оборачивается и спрашивает хриплым голосом:
— Ты как, Ленька?
— Как все, — отзывается Ленька, еле разлепляя спекшиеся губы. Он кашляет, сглатывает и повторяет громче: — Нормально.
— Уже близко… Но бдительности не теряй.
Ленька кивает и морщится от всколыхнувшейся в перевязанной голове тупой боли. Близко так близко, и бдительность терять он не собирается. Потому как умереть здесь и сейчас — самое подлое, что только может случиться в его жизни.
Минут пятнадцать спустя впереди, между огромных корабельных сосен, появляется забор Базы, главные ворота, высокие угловые башни и подвесной мост. Доносится вой сирены, вышки вспыхивают огнями, потом слышен лязг, и мост опускается, а по дороге навстречу путникам бегут люди.
Ленька прикладывает ко лбу ладонь козырьком, щурится против солнца и чуть приподнимает уголки губ: он узнает и начальника Базы, и его второго помощника (первый наверняка стоит на одной из смотровых башен и сжимает бинокль побелевшими пальцами, а добрая сотня вооруженных мужчин и женщин ждет его отмашки), и четырех матерых сталкеров — полностью экипированную поисковую группу…
— Серега, мать твою! — начальник Базы замедляет бег, а командир отряда, наоборот, ускоряется. — Ну твою же мать!
— Не обижай маму, — с усмешкой роняет Серега, и они коротко обнимаются, хлопнув друг друга по спинам. Помолчав секунду, командир сталкеров окликает: — Ленька…
Мальчик послушно делает несколько шагов, стараясь держаться как можно более ровно.
— Покажи…
Ленька снимает притороченный гермомешок с рваными дырами на боку. Из них свисают пучок перепутанных нейлоновых нитей и обрывки плотного черного пластика.
— Чуть не отгрызли, — виновато говорит он, развязывая мешок. — Вот…
Ленька достает, встряхивает и расправляет невнятный ком, и теперь уже можно понять, что когда-то это был воздушный змей. Черный, с нарисованной на нем алой буквой Z и кривой надписью печатными буквами «Зорро», с длинным плетеным из черного целлофана хвостом — ни дать ни взять, кнутовище.
— Его Ленька нашел. В люке, на набережной. Отбивались от стаи шипохвостов, чуть не сожрали нас… Ленька двух положил. А потом нашел путь отхода — под землей, по трубам. В общем, там это и увидел… рядом с тремя… ну как бы мумиями, что ли… Понимаешь? Женщина и двое мальчишек… Так что мы сегодня с грузом… но без хабара, — командир отряда устало смотрит на начальника Базы.
Тот переводит взгляд с одного измотанного сталкера на другого и первым снимает кепи.
Три девчушки лет по шести, рыжие и черноволосая, останавливаются возле широкого рабочего стола под навесом, перешептываются и хихикают. Ленька заканчивает покрывать деревянную рамку светлым пахучим лаком и не поднимает головы.
— Отличная рамка получилось, стажер! — с одобрением кивает подошедший Митяй и выбирает из своих кудрей свежие стружки. — Вот что значит — руки из нужного места растут.
— Руки у человека всегда из нужного места растут, — с удовольствием повторяет Ленька слова отца Георгия. — Разуменья только не всегда хватает.
Митяй фыркает, и девчонки, глядя на него, заливаются звонким хохотом.
— Танюшка, ну что тебе здесь надо?
— Мама просила, чтобы ты в школу зашел, — щебечет черноволосая Танюшка. — Она сейчас там.
— Ладно, верстак приберу только.
— А вечером к нам придешь? А сказку нам расскажешь? Про дона Леонсио, ты же обещал!
Глаза Леньки в буквальном смысле на лоб лезут.
— Беги давай, и подружек своих прихвати, — бурчит Митяй, избегая встречаться с Ленькой взглядом. — Расскажу, расскажу…
Девчушки взвизгивают, хватаются за руки и вприпрыжку уносятся к жилому бункеру.
Митяй садится на скамью рядом с Ленькой и тягостно вздыхает.
— Как вы не вернулись и на второй день, меня тетка к себе зазвала. Мол, Танюшка сутки уже с температурой, все ревет и никак не успокоится, а она же… чуткая, ты знаешь… Слово за слово, расскажи сказку… ну, я и понес невесть чего: «Давным-давно жил да был в нашей стране один благородный кабальеро по имени Леонсио»… А потом ничего не помню, только «зарядил дон Леонсио свой верный автомат, взял три запасных рожка, сидор с едой на сутки, флягу с водой и отправился вызволять из заточения прекрасную даму и двух ее маленьких пажей»…
Митяй умолкает, проводит ладонью по лбу. Потом протягивает руку и берет со стола фотографию, для которой Ленька по поручению начальника Базы только что закончил мастерить новую резную рамку.
На снимке стоят и улыбаются четверо. Мужчина в военной форме подполковника, женщина в желтом летнем сарафане, паренек лет десяти и пятилетний мальчуган.
Между мальчишками гордо расположился большой воздушный змей. На его черном полотнище нарисована алая буква Z и печатными буквами криво написано «Зорро».
Юрий Харитонов
«Родственные души»
В две тысячи тридцать третьем, или просто тридцать третьем, если вести отчет от начала Новой Эры для человечества, некий Артем, съедаемый муками совести и угрозой гибели его станции, пускается в опасное путешествие по всему Московскому метро, в поисках выхода… После чего, вдохновленные его отвагой и самоотверженностью, по всей стране, да чего уж греха таить, и по всему миру начинают появляться герои, пытающиеся бороться с окружающей действительностью, старающиеся повернуть время вспять, исправить ошибки прошлого, но…
Но эта история совсем не об этом! Ибо кроме героев есть и обычные люди, чувства и мысли которых не менее важны в общей канве истории, в общем восприятии мира и безумств, творившихся, когда люди лишились всего…
Не буду больше задерживать ваше внимание на очевидном, лучше начну свой рассказ, временами безжалостно комкая его, как бумагу, дабы получше описать более интересные вещи.
* * *
Темка, обычный двенадцатилетний мальчик, переехал на эту не особо отличающуюся от остальных станцию дней десять назад. Вместе с отцом Виктором, которого предприимчивый Начальник Петр Анатольевич переманил к себе высокими посулами и обещаниями, но которые были понятны лишь отцу Артема. Но никак не самому подростку.
Отношения со сверстниками не сложились с самого начала, на что отец никакого внимания не обращал, ввиду тяжелой работы и своим собственным взглядом на жизнь.
— Мир сейчас такой, Тема. — Говорил он в те редкие минуты, когда бывал наедине с сыном. — Не правильный. Так что, чем раньше потреплет тебя судьба, тем лучше. Жизнь ведь она лучший из учителей. А ладно, — махал рукой он, когда видел так и не успокоившегося парнишку, и снова убегал на работу.
Темке же ничего другого не оставалось, как издали смотреть на игры своих сверстников, да стойко сносить подколы и побои во время школьных перемен. И пока не мог он понять, как изменить свою жизнь к лучшему. Он был изгоем, пришедшим на территорию местных пацанов, и пока не был ими принят. Ему ничего не оставалось, в ожидании уставшего отца, который тут же практически заваливался спать, как вновь перечитывать несколько книжек, которые чудом сохранились после переезда, либо уходить в сторонку от всех и садится, как он любил, на край перрона и пялиться на рельсы, исчезающие в темноте.
