Идти приходится по пересеченной местности, держась автомобильных дорог и обходя покинутые в послевоенной панике автомобили, с которых мародеры за эти месяцы слили бензин и поснимали запчасти. Радиация намного превышает допустимые нормы даже ночью, а защитное снаряжение в дефиците. Низкая облачность не спасает от губительного ультрафиолета. Сильный ветер несет в лицо людям радиоактивную пыль. Эмчээсники пытаются задать бодрый темп, но уставшие слабые люди, в числе которых женщины со стариками (не всем им хватило места в автомобилях), едва переставляют ноги. Некоторые валятся с ног от усталости, их подхватывают небезразличные товарищи. Воду раздают в режиме строжайшей экономии.
За колонной весь день шли стаи бродячих псов. Сейчас ночь, они воют и нервируют людей, сбившихся в кучи у костров на привале. Катя прижимается ко мне так, будто я способен ее защитить. Но что я за защитник — испуганный, худой сосунок со старым автоматом?!
[…]
24 мая. Прошло не так много времени, прежде чем колонну стали преследовать мелкие группки мародеров, охотящиеся за пищевыми припасами и оборудованием. Мы держали чужих на расстоянии предупредительными выстрелами в воздух. Но уже под вечер колонна уткнулась в дорожный пикет. За заграждениями из листов жести, мешков и покрышек находились десятки вооруженных людей в балаклавах и камуфляже без опознавательных знаков. Один из спасателей вышел для переговоров. В мегафон с блокпоста прокричали, что готовы сохранить всем жизнь, если колонна повернет прочь, оставив на месте все машины вместе с припасами. Когда наш переговорщик начал призывать пикетчиков успокоиться и найти разумный компромисс, винтовочная пуля пробила ему шею.
Оказалось, что дорога со всех сторон окружена вооруженными боевиками. Началась атака. Пули свистели, люди падали замертво. Это была настоящая мясорубка. Лишь ценой многих жизней атаку удалось отразить. Один из наших передвижных госпиталей забросали бутылками с зажигательной смесью, и он вспыхнул. Катя собственными руками тушила пламя на одежде отчаянно кричащих раненых, выбирающихся из кузова. Никогда прежде не знал, что моя жена в сто раз храбрее меня самого!
Две машины сгорели, еще две пришлось оставить, так как они сильно пострадали от обстрела. Многих раненых пришлось нести на носилках — им не хватало места в оставшихся машинах. Несмотря на провал открытого нападения, рассвирепевшие бандиты продолжают неотступно следовать за колонной, обстреливая нас издалека из винтовок и охотничьих ружей. Что за чертовы звери?!
[…]
25 мая. В ответ на многочисленные сигналы SOS полковник Симоненко из 213-го ВЛБ прислал вертолет, реквизированный на территории румынской воинской части. Посадить его было негде, так что он завис метрах в десяти над ближайшей к нам возвышенностью. Сбросили нам немного продовольствия, несколько ящиков противогазов и фильтров, около десятка автоматов и несколько коробок патронов. К этому времени обстановка была уже настолько напряженной, что уговоры эмчээсников не смогли держать в узде отчаяние людей. Началась давка и драки, в которых пострадало несколько человек. Нервничающие спасатели вначале начали стрелять в воздух, надеясь урезонить смутьянов. Лишь когда Стойков лично выстрелил в спину мужчине, который пытался залезть по веревке в вертолет, порядок удалось восстановить. На борт загрузили почти сорок человек — столько, сколько влезло в вертолет: тяжелораненых, беременных женщин, маленьких детей до десяти-двенадцати лет, несколько немощных стариков. Некоторые люди рвались на борт и на коленях молили взять их. Но места было слишком мало. Я попытался протолкнуть на борт Катю, но она наотрез отказалась даже пробовать, не желая не только оставлять меня, но и отбирать шанс на спасение у наиболее слабых. Когда я смотрю на ее мужество, мне становится стыдно за свое малодушие.
Ночью следовавшие за колонной бандиты собрались с силами и во время привала предприняли новую попытку атаковать. Их было человек сто — мужчины в балаклавах и марлевых повязках, многие из которых были вооружены ружьями и автоматами, а другие просто швыряли камни и бутылки с зажигательной смесью. У них оказалось даже два ручных пулемета, похищенных, должно быть, на какой-то из военных баз. Стойков до хрипоты орал в мегафон, призывая мародеров отступить, но тщетно: озверевшие от голода и отчаяния люди не боялись сложить головы. Мы всю ночь оборонялись, прячась за машинами, ящиками с оборудованием, заплечными рюкзаками. Тьму освещали оранжевые островки огня от зажигательной смеси. Еще три автомобиля нападавшим удалось поджечь. Один из бензовозов взорвался, травмировав и убив десятки людей. Прямо в наши ряды с лютыми сигналами и мелькающим светом фар въезжали автомобили и мотоциклы нападавших, калеча и сбивая с ног людей. Мы расстреливали психопатов на автомобилях, рассвирепевшие люди вытягивали их из окон и растерзывали. Отлетевший при взрыве бензовоза осколок поранил мне щеку, пришлось наспех зашивать.
Из-за раны мне тяжело говорить, могу лишь писать этот дурацкий дневник, даже не знаю, зачем. Кажется, вся эта проклятая страна сошла с ума и ополчилась против нас. Они не успокоятся, пока не оберут нас до нитки или не перебьют всех до единого!
[…]
26 мая. Поутру подсчитали, что в ночном побоище погибли больше двадцати наших, вдвое больше было серьезно травмировано. Лагерь окружен со всех сторон, прячущиеся среди камней бандиты ведут по нам прицельный огонь с большого расстояния. Из-за огромного количества раненых и недостатка транспорта прорваться сквозь окружение видится практически невозможным. Положение отчаянное.
Дозаправленный вертолет из ВЛБ № 213 прилетел снова, но, несмотря на попытки прикрыть место посадки, попал под плотный огонь бандитов. Героические попытки эвакуировать хотя бы кого-то из раненых продолжались до того рокового момента, когда огонь из пулемета повредил хвостовой ротор. Пилот ничего не смог поделать. К полному нашему отчаянию машина бешено закружилась и рухнула метрах в двухстах от лагеря. Отряд спасателей во главе со Стойковым добрался до места падения и сумел вытащить из вертолета троих выживших — девушку-пилота и двух мужчин — украинских ополченцев. Ноги девушки были сломаны, но мужчины взялись нести ее на носилках.
Я познакомился с ребятами с вертолета, порасспрашивал о жизни в этом их ВЛБ № 213. По их рассказам там почти то же самое, что было у нас, только народу побольше, они лучше вооружены и большая часть говорит по-русски или на украинском. Эх, здорово было бы все-таки туда попасть! Если нам с Катей и суждено умереть на чужбине, то, по крайней мере, будем слышать рядом родную речь.
В ночь с 26-ого на 27-ое после длительного жаркого совещания, во время которого едва не доходило до мордобоя, верх одержали сторонники Стойкова, который решительно настаивал на том, чтобы пробиваться сквозь окружение, мирясь с любыми потерями. Болгарин считал, что укреплять и держать оборону нет смысла, так как бандитов будет лишь прибывать, а новой помощи от полковника Симоненко, у которого остался, по словам мужиков, единственный вертолет, ждать не стоит. Тяжелое решение, но, наверное, в глубине души я с ним согласен.
Чтобы рассеять внимание осаждающих, решено сформировать две небольшие подвижные группы, которые пойдут на прорыв первыми и оттянут на себя часть бандитов. В одну из таких групп, которую возглавил сам Стойков, записались сорок человек, в числе которых я как стрелок-доброволец и Катя в качестве медика. В группе лишь здоровые взрослые люди, раненых и больных нет. Стойков предупредил, что, если кого-то ранят, ему придется поспевать за всеми на своих двоих или он будет оставлен на произвол судьбы.
Ну, ни пуха, ни пера!
[…]
27 мая. Вчерашний бой выдался тяжелым, но в конце концов нам удалось вырваться из окружения. Большинству из нас. За день мы преодолели двадцать восемь километров, сделав всего четыре маленьких привала. Валимся с ног, но майор, ставший за это время суровым закаленным командиром, не позволяет сбавить темп, чтобы не оставлять шанса преследователям.
