— И что, много ферм пострадало?
— Да кого ни спроси, все их видели. У одних сперли что-нибудь, а вот Брубангера-старшего вообще насмерть прибили. Потом наши собрали отряд, человек пятнадцать. Решили порядок навести и в тускенский лагерь двинули. Так почти всех своих там и оставили. Уж не знаем, как их изничтожить-то, гадов, — старик вздохнул. — Парень, а может, выпьем вместе?
— Ты извини, я спешу очень. Но я тебя угощу.
Скайуокер оставил фермеру двадцать кредитов и вышел из кантины.
На Мос-Айсли наползал вечер. Тату-1 уже спряталось в пески, Тату-2 заливало горизонт красноватым светом.
Анакин нащупал в кармане кристалл.
Он знал, что должен немедленно вызвать шаттл. Немедленно вернуться на дредноут. Немедленно просмотреть содержимое кристалла. Вызвать Карпино и составить план действий.
Взгляд снова зацепился за горизонт. Там, к востоку от Мос-Айсли, стояла одна ферма. Прямо посреди пустыни: слева песок и справа песок. На ферме он был всего три месяца назад.
Тогда все было в порядке. А сейчас?
Если к западу от города все так хреново, и тускены пачками кладут фермеров в гроб…
— Я должен слетать на одну ферму.
— На ферму? — удивленно переспросил Кеноби.
— Да.
— К этим Брубангерам? Ты их знаешь?
— Не знаю я никаких Брубангеров, — бросил Анакин. Потом решил объясниться. — У меня там мать.
— Ты не говорил…
— Я много что не говорил.
Недалеко от них стоял старенький спидер. На сиденье, обняв рычаги, храпел вдрызг надравшийся забрак.
Скайуокер попытался растолкать его. Безуспешно. Тогда он просто приподнял забрака под мышки и вытряхнул из машины. Забрак не проснулся, и Анакин втащил его в пустой док.
— Ты что, собрался угнать спидер?
— Если хочешь, вызову тебе шаттл на «Викторию».
— Я с тобой.
Обычный вечер в этих краях Татуина. Уже не жарко, но все еще душно. Хочется вдохнуть полной грудью — и кажется, что песок сейчас тоннами осядет у тебя в горле.
Противно. Здесь все противно.
Анакин остановил спидер в десяти шагах от дома Ларсов. Дошел до двери. Из дома не доносилось никаких звуков.
Тишь, гладь, благодать.
Обыкновенная домашняя тишина. Уютная и знакомая, как старая стоптанная обувь. Знакомая тому, кто хоть немного жил здесь: фермеры рано ложатся спать и рано встают, не дожидаясь рассвета. Утром — на испарители, в полдень — домой, прочь от солнц-близнецов. Заодно поесть и заняться работой по дому. Починить, отладить, вычистить, приготовить ужин. На вечерний отдых уже просто нет сил.
Скайуокер снова прислушался.
Они и правда уже спят, подумал он, и я сейчас всех разбужу… Ладно, я здесь редко бываю, потерпят и обойдутся.
…Тишина, безмолвие, ах как прекрасно — сидеть и слушать тишину, и смотреть на закат Тату-2, вот только кто бы объяснил, почему в горле комок, и кажется, что диск закатного солнца каплет кровью?
До его ушей наконец донесся какой-то звук.
Именно такой, какого Анакин ждал и боялся: рваный, хлипкий и скользкий, будто вся его тревога слиплась в комок, отрастила когти и теперь не то скребла ими свою мокрую от слез шкуру, не то стонала и плакала.
… отчаяние…
… страх…
… боль…
… много боли…
Не думать об этом, приказал он себе. Не думать.
Можно считать Силу инструментом — и не пользоваться им. Не ворочать камни усилием мысли. Не прикладывать руку — мысленно — к чужому горлу. Не давить слабый разум — своим. Не успокаивать и взбадривать себя энергетическими волнами.
… вот только невозможно закрыться от того, что чувствуешь. Вне медитации. Вне концентрации и сосредоточения. Просто потому, что ты это чувствуешь.
… никакого «слияния с Силой» на самом деле нет. Этот на редкость убогий термин придумали те, у кого этой Силы мало.
Скайуокер надавил на ручку двери. Она не поддалась. В ответ на стук раздались шаги и хриплый, неприветливый мужской голос спросил:
— Кто?
— Анакин Скайуокер.
Дверь застонала, будто не хотела отворяться и пускать его внутрь. На пороге стоял Оуэн Ларс. Он долго шевелил губами, пытаясь что-то выдавить из себя, и если бы Анакин секунду назад не слышал его голоса, то решил бы, что Ларс потерял дар речи.
— Проходи, — наконец сказал фермер. — А это кто?
— Это мой друг.
Ларс ничего не ответил. Кеноби поклонился и тоже вошел внутрь. Оуэн запер дверь, потом вдруг схватил Скайуокера за рукав.
— Пошли.
Анакин посмотрел ему в глаза.
… отчаяние…
… страх…
… боль…
… много боли…
Ларса вдруг передернуло, и он отвел глаза в сторону.
— Понимаешь, — голос его вдруг осип. — Уже ничего нельзя сделать.
— Что?
— Ее осматривал один фермер. Он умеет лечить, и сказал, что ничего сделать нельзя.
Оуэн помотал головой.
Анакин все понял. И тишину в доме, и крепко запертую дверь, и то, почему Ларс долго не находил слов.
Через коридор — в кухню — под верещание С3PO…
— Мастер Эни!
… В комнату.
Сначала Скайуокер увидел Беру. Вечно-веселая, наивно-добренькая, хозяйственная и немножко беспечная Беру. Теперь уже не веселая и не беспечная. Чиркнула по нему взглядом заплаканных красных глаз. Поднялась со стула. Хотела что-то сказать, и зажала рот рукой.
Белое одеяло, белая повязка на голове, глаза закрыты.
Мама лежала в своей кровати.
… Белая повязка вокруг белого лица…
… Повязка стягивает не мамину, а его собственную голову, сжимает и давит железным обручем, давит, крушит сосуды и мозг, мозг взрывается и с ним взрывается весь мир…
— Мама.
Шми не ответила.
— Мама, — повторил он. — Мама, ты слышишь меня?
Анакин наклонился к ней, осторожно откинул одеяло с левой руки. Рука тоже была перевязана, но ладонь оставалась свободной.
Внутри запястья робко бился пульс. Ему в такт тело отвечало слабым дыханием.
— Мама!
Он гладил и целовал руку матери.
— Мама, скажи мне что-нибудь.
Шми не отвечала.
Анакин обернулся. Кеноби все еще стоял в дверях комнаты. Встретившись взглядом со Скайуокером, он лишь покачал головой.
Скайуокер на секунду отпустил руку матери и выпрямился.
— Что?
— Ты разве сам не чувствуешь?
— Нет, — ожесточенно сказал Скайуокер. — Я ничего не чувствую.
Кеноби кивнул, подошел к кровати.
— Я осмотрю ее.
Минут пять Анакин смотрел, как рыцарь осторожно отворачивает одеяло, как трогает бинты, как сосредоточенно водит руками над неподвижным телом. Наконец, Кеноби снова укрыл Шми.
— Мне жаль, — сказал он.
