Или я просто хочу, чтобы что-то изменилось? Я не знаю.
Падме загадала: если охранник на посту не станет задавать вопросов и разглядывать пропуск, а просто кивнет, ее второй визит в госпиталь будет удачным.
Охранник с невыспатой и помятой физиономией не проронил ни одного слова.
Чтобы ненароком не вызвать подозрений, пришлось на пять минут задержаться в рекреационной комнате. И уже потом сказать Гранци, что раненым пора принимать лекарства — на подносе у нее лежали пара коробочек с неизвестным ей самой содержимым.
Она плотно закрыла дверь и водрузила ненужный поднос на столик. Сделала вид, что не заметила, как ее разглядывал лежавший в кровати человек. Потом сделала вид, что не заметила и наличия стула. Как ни в чем не бывало, уселась прямо на краешек кровати.
— Ну, здравствуйте, — сказала Падме. Затем торжествующим голосом добавила. — Да, от меня не так легко отвязаться. Найду где угодно.
— Вы прилетели на Трииб только ради меня? — Скайуокер скривил губы. Потом чуть приподнялся на локтях и принял полулежачее положение. — Я польщен.
— Еще чего. Вы вообще думаете, что говорите?
— Нет, это как раз вы сами себе противоречите. Или это и есть пресловутая женская логика?
— Не пытайтесь спрятаться за банальностями. Я провожу журналистское расследование.
— В госпитале?
— В системе Трииб.
— А сюда-то вас как пропустили?
— Позаимствовала пропуск у одной из здешних медсестер.
— Позаимствовали?
— Вытащила из сумки.
— Поздравляю со вступлением в ряды карманников.
— Вы же сами делились со мной опытом. Забыли?
— Серьезно? Когда?
— В той шикарной забегаловке на Корусканте, где вы в тринадцать лет сперли бумажник.
— Ах, да. Вот это я зря рассказал. Кстати, вы не думаете, что сюда скоро придет кто-то из медсестер?
— Не думаю. К вашему сведению, датчики в комнате заблокированы и мониторы наблюдения показывают, что пациент спит. Никто не будет нарушать ваш драгоценный сон.
— Я буду звать на помощь, — серьезнейшим тоном.
Падме расхохоталась. До слез.
— Думаете, — снова смех, — вам это поможет?
А улыбка ему идет, отметила она. Кривая ухмылка, впрочем, тоже. Она почему-то была уверена, что он чаще кривит губы, чем просто улыбается.
— Я похож на человека, который собирается дать вам интервью?
— Я не собираюсь брать интервью. У меня с собой нет даже деки с микрофоном.
— Тогда это еще хуже, чем я думал.
— Почему?
— Вы уже знаете все, о чем будете писать.
— Верно.
— Я бы не отказался быть в курсе.
— Почитаете новости в холонете через пару дней.
— Я не читаю новости.
— Даже когда там пишут о вас?
— Представьте себе. Или там пишут что-то такое, чего я о себе не знаю?
Падме повела бровями, изобразив на лице задумчивость деловой леди, планирующей провернуть удачную сделку на галактической бирже.
— Это тоже можно устроить.
— Спасибо, не стоит. Зачем вам скандал? Не холокомпании. Именно вам?
— О, мои цели избыточно честны. Я всего лишь хочу рассказать правду.
— Правдолюбие столичного журналиста — это что-то новое.
— Ничуть. Правду может оценить только тот, кто сам хорошо умеет лгать. Кто умеет лгать лучше нас? А вот для толпы правда всегда скучна и утомительна. Как полезная, но безвкусная пища. Другое дело, если подать ее под пряным соусом скандала.
— Ну, и причем тут я?
— Действительно, причем тут вы? Итак, что мы имеем: переворот в системе, резкая смена политического курса и флот на орбите. И, подумаешь, командир дредноута валяется в больнице с ранением головы и ноги. Кстати, я бы с удовольствием послушала вашу версию.
— Взял отвертку — хотел починить дроида…
— …а отвертка соскользнула по дюрастали и попала по лбу?
— Что-то в этом роде, — в голосе звучала язвительность. — Плохо помню.
— Так и запишем: А. Скайуокер плохо помнит обстоятельства боевого ранения.
— Как это «запишем»? Я вам ничего не говорил!
— И одна холограмма для наших читателей. Назовем ее так: «капитан лучшего дредноута флота Республики неплохо проводит время в госпитале».
Падме вытащила из кармана миниатюрную камеру.
Едва она успела нажать на спуск, как почувствовала, что камеру уже выхватили, а ей самой не удается даже пошевельнуться.
— Вы всегда заламываете женщинам руки?
— А вы как думаете?
— Думаю, вам просто нравится изображать раненого хищника в засаде.
— Очень.
Она почувствовала, что не может не смеяться: слишком абсурдна была ситуация, слишком несерьезен был тон человека, отобравшего у нее камеру и сейчас державшего ее в стальном захвате, слишком неровным было его дыхание, словно он и сам прилагал невероятные усилия, чтобы не рассмеяться.
— Я больше не буду. Поговорим серьезно.
Она забралась на кровать с ногами и прислонилась к стене, затем обхватила колени руками.
Скайуокер сидел рядом, тоже прислонившись к стене. В руках он вертел трофей.
Если быстро протянуть руку, подумала Падме, можно выхватить у него камеру. Если не получится, он опять схватит меня за руку…
— Поймите, если бы ваша холограмма была всем, ради чего я здесь, то я могла сделать это еще вчера.
— Вы и вчера были здесь? — он повернулся к ней и сделал вид, что ужаснулся. — Когда?
— Когда вы на пару с джедаем гуляли по госпиталю, а потом пришли в рекреационную комнату. На вас был прелестнейший зеленый халат. Не волнуйтесь, пижама вам тоже идет.
Они быстро обменялись взглядами — достаточно красноречивыми.
Эту фразу она сказала самым комичным тоном, на который была способна — и все же говорила чистую правду. Во множестве тощих задохликов — или наоборот, мягоньких толстячков — мужчину можно распознать только при наличии дорогого и хорошо пошитого костюма, скрывающего любые недостатки телосложения. Сидящего перед ней человека пижама ничуть не портила: слишком четкими были линии тела под свободно падающей тканью.
— Вы тоже просто шикарно выглядите в белом халате.
— Вчера я тоже была в белом. Но вы меня, конечно, не заметили?
— Не узнал.
— Мой дорогой капитан второго ранга…
— … первого.
— Хорошо, первого. Ну так вот, это ваши проблемы.
— Они легко могут стать вашими.
— Каким образом?
— А вы не догадываетесь, что ваши интересы могут не совпасть с интересами службы безопасности Республики?
— СБ, скорее всего, засекретило операцию. И ваше участие в ней тоже.
— Я не участвовал ни в какой…
