Антон не хотел бежать один, но все, кого он звал, даже лучший друг Бруно, отказались. «Спятил? Едем вниз, там тепло, там море! Мы не знаем этих мест. Тут же Европа — дикари!» Антон понял, что бежать придется одному и немедленно, пока сопровождающий — пьяный — спит, пока не хватился денег, пока на Антона не настучали.
«Все валите на меня», — отдал половину денег одноклассникам — иначе бы не отпустили, — вытащил из рюкзака железный прут, двинулся к тамбуру, где дежурил — тоже пьяный — вооруженный охранник. Сопровождающий и охранник начали пропивать их «подъемные» еще до того, как погрузились в поезд. Мимо окон в черных лесах, без единого огонька, проносилась забытая Богом неприветливая Европа.
Таким образом, помимо дезертирства, нападения на охранника в неведомых, но все пронизывающих, информационных компьютерных сетях за Антоном отныне значилось и ограбление общественной кассы, то есть присвоение чужой собственности, одно из самых серьезных по законам страны преступлений.
За половину новых рупий с изображением солнца на одной стороне и звездного неба на другой Антон приобрел у недоверчиво их ощупавшего Гриши пять ящиков мясных консервов, мешок муки, соль, три коробки каменного пресного печенья, брикет распухшего, революционно переросшего упаковку, отсыревшего чая. Гриша, естественно, навязал траченный товарец, но и Антону с его новыми рупиями было не до жиру.
Настало время подумать о жилище.
Гриша не хотел отпускать его, но Антон сказал, что, во-первых, он сделал все, что обещал, во-вторых, ему надо поохотиться на зверей, чтобы встретить холода в шубе, в-третьих, поймать для Гриши бабу, в-четвертых, ему крайне не понравились вертолетчики в противорадиационных скафандрах, пытавшие Гришу насчет заплат на крыше. Один так и вовсе снял шлем, расстегнул до пупа скафандр, демонстрируя тем самым неверие в здешнюю смертельную радиацию. В-пятых, он поселится где-нибудь поблизости, будет по-соседски захаживать к Грише.
— В-шестых, тебе не по душе, что мои ребята не пользуются салфетками и испражняются где попало, — проницательно продолжил Гриша. Он мрачно посмотрел на Антона, как бы сожалея, что упустил единственную возможность навсегда оставить его при себе, а именно — сделать полноценным инвалидом. Антон подумал, Бог, не иначе, уберег его.
Гриша сказал, что в двух километрах за оврагом — поселок, летние дачи. Во время последнего восстания держателей ценных бумаг все, естественно, было сожжено и разрушено, но под некоторыми дачами котельные, там вполне можно жить.
— Как только устроюсь, приду за провизией, — строго предупредил Антон Гришу, потушив в душе вспыхнувший было огонь сомнения. Деваться было некуда. Ходить с провизией по незнакомым местам он не мог — слишком тяжело. Не мог и спрятать в лесу — звери сожрали бы в мгновение ока.
До оврага Антон шел по асфальтированной, с обвалившимися краями дороге. По обе стороны росли пушистые одуванчики, устлавшие все вокруг мягким пухом. Они как будто смотрели на Антона, прикрыв глаза серыми ресницами. Порывы ветра взметывали пух, и словно сквозь липкую серую метель брел Антон. То справа, то слева возникали остовы деревянных строений, колонны потерявших крыши беседок, торчали фрагменты фундаментов и кирпичных кладок. Воздух был влажен и слоист, временами упоительно чист, временами зловонен.
На уроках биологии объясняли, что оставленные людьми пространства быстро зарастают «новым лесом» — непроходимой ядовитой порослью, бесконечно враждебной человеку. Если старые леса можно было легко свести, то новые состояли уже не из деревьев со стволами и кронами, а из чудовищного сплетения стеблистой, голенастой травы, гибких, как резиновые шланги, лиан, кустарника с невероятно цепкой, паучьей корневой системой. Свести новые леса не удавалось ни напалмом, ни бомбежками, ни ядохимикатами, ни молитвою. Новые леса были свободны от «старых» зверей и птиц. Там находили пристанище материализованные призраки, галлюцинации погибших в новых лесах людей. Меньше всего на свете Антону хотелось оказаться в таком лесу. Он представлял себе, сколь ужасны могут быть предсмертные видения человека.
Иногда же оставленные территории превращались в болота, подобие мокнущих, сочащихся химическим гноем язв на теле земли. Болота подступали к городам. В одних городах люди слепли, в других задыхались, в третьих, по слухам, умирали в каком-то страшном параличе. Да, природа восстанавливала свой суверенитет, но новый ее суверенитет был сродни новому лесу — абсолютно враждебен человеку. Homo sapiens, как биологическому виду, похоже, места на новой земле не предусматривалось.
На дне оврага смердело-пузырилось именно такое болото. Прыгая по кочкам, Антон едва не потерял сознание. «Никакого спирта не надо», — подумал, испуганно озираясь.
Он стоял на ветру на открытом пространстве. Овраг остался внизу. Свежий ветер возвращал способность мыслить. Впереди сквозь частично старый, частично новый лес тянулась разрушенная бетонная стена. По обе стороны стены лежала ровная земля, должно быть, раньше тут были поля. Еще дальше — у горизонта — угадывалась тонкая пунктирная линия. Она не могла быть не чем иным, кроме как колючей проволокой.
Отныне все расстояния Антон измерял относительно дозиметрического столба, который показал ему Гриша. Столбы стояли на земле на каждых двадцати пяти квадратных километрах. Антон отдалился от Гришиного — посреди вертолетной площадки — на семь-восемь. Стало быть, поля — граница, за которую лучше не соваться. Конечно же, псевдорадиоактивная зона обнесена красной колючей проволокой. Дальше — другой мир, зона действия другого столба.
Дозиметрические столбы были загадкой, о которую расшибало мозги не одно поколение. Промышленность почти не производила прочных, качественных вещей. Только эти черные, из неизвестного металла столбы радиационного контроля стояли несокрушимо и, похоже, вечно. Одни ученые склонялись к мысли, что они были сделаны в эпоху тоталитаризма. Но та эпоха была экономическим и политическим позором человечества. Она прославилась грубым атомным оружием, но никак не тонкими высокими технологиями. Да и сам тоталитаризм распространялся далеко не на всю планету. Столбы же стояли в шахматном порядке по всей территории. Другие ученые полагали их подарком внеземной цивилизации. Третьи возражали — с чего это внеземной цивилизации делать идущему дорогой свободы и демократии человечеству какие-то подарки. Свобода и подарки — вещи несовместные. Столбы изготовлены на секретных военных заводах страны.
…Когда после избиения врачей в город вошли войска, обезумевшие танкисты вздумали в упор расстрелять дозиметрический столб. Помнится, они еще надели на него белый халат: «Ну, б… негр, вылитый черный доктор!» Танкисты стреляли в упор, извели весь боезапас, в ближайших и дальних домах вылетели стекла. Столб стоял как вкопанный, снаряды не оставили на нем ни царапины. Водила попер на столб гусеницами. Танк перевернулся, загорелся. Пьянущий водила едва успел выползти…
