— Если подумать, в этом есть некоторый смысл.
Полковник с удивлением поднял брови.
— Вы так считаете?
— Дезертировать может любой дурак, — продолжал Скайуокер. — А вот в наемники любой дурак не пойдет. Они часто выполняют миссии, которые не под силу большинству наших людей. Там трудно выжить, а это сразу отменяет тупость и некомпетентность.
Баумгарден ответил не сразу.
— А вы критичны по отношению к республиканской армии, капитан.
— Это правда, — ответил Анакин, смягчив тон. — Кажется, полковник, вы сами не раз говорили о том, что армии нужны реформы?
— Нужны, — сразу согласился Баумгарден. — Но это еще не повод, чтобы ориентироваться на подготовку наемных убийц.
— Согласен. Ориентироваться не будем. Только использовать.
Почему-то именно на этих словах он встретился взглядом с джедаем. Кеноби, напустив на себя отсутствующе-созерцательский вид, прислушивался к разговору.
Вот и пусть послушает, подумал Анакин.
— Что представляют из себя остальные? — поинтересовался Скайуокер.
— Обычные штрафники. Пониженные в званиях офицеры.
— Я посмотрю их личные дела.
— Если интересно.
— Любопытно.
Любопытно было бы узнать, где сейчас наемник Фетт, подумал Скайуокер.
Лейтенант Боба Фетт, который так гордился своим дипломом с золотой лентой. Еще как гордился, при мне высылал копию родителям. Примкнул к этим — как это сказал Баумгарден — нерегулярным войскам других систем, или перебивается мелкими контрактами?
На своем курсе Фетт был лучшим.
Телосложением, а также какой-то размеренностью и хладнокровием он напоминал Финкса, на самом деле же разительно отличался от последнего. Куда большей целеустремленностью и собранностью. Казалось, этот парень никогда не задавался вопросами о будущем, жизни, карьере. Не беспокоился. Не сомневался. Он точно знал, чего хочет. И ведь вправду знал.
Не знали остальные. Удивлялись. Однажды, проходя по коридору здания высшего училища, Анакин случайно услышал, как старый майор, в предпенсионном возрасте подавшийся в преподаватели, спросил своего коллегу:
— А откуда этот Фетт родом?
— С Мандалории.
— Я вот почему спрашиваю — не каждый день видишь эдакого идеального солдата. А этот какой-то прямо чересчур идеальный.
— Говорят, это всё менталитет…
Закончив высшее военное училище двумя годами позже Скайуокера, идеальный офицер Боба Фетт снова всех удивил, послав к ситху лысому продление контракта с республиканской армией. Как потом уразумел Анакин, это был хитрый ход — Фетта не могли причислить к дезертирам. А поэтому и не искали. Затем он также неожиданно оказался на базе, где в то время располагался полк Скайуокера. Как Фетт узнал об этом, так и осталось загадкой.
Узнал. Нашел. Проник внутрь. Проник наружу. Исчез. Талантливый человек, что и говорить.
Только после того разговора с ним — а в разговоре были затронуты весьма конкретные цифры, счета и имя заказчика, о котором Скайуокер пообещал молчать — Анакин понял, что Фетт все эти четыре года обучения тщательно выстраивал свою карьеру. Настолько, насколько это мог сделать будущий наемник. Вплоть до того, что иногда читал прессу и делал заметки о тех самых «локальных конфликтах».
— Тебе нравится Республика? — cпросил тогда Фетт.
— Республика не девочка, чтобы нравиться, — ответил Анакин.
— А мир и демократия?
Скайуокер скривил губы.
— Тогда зачем рисковать жизнью за то, во что не веришь?
— Причем тут мир и демократия?
— При том, что тебе нужны лозунги. Только другие. Ты до сих пор где-то внутри веришь, что делаешь нечто правильное. Наводишь порядок, устанавливаешь справедливость, и все такое.
— Все намного проще: мне нравится моя жизнь.
— Мне тоже нравится моя жизнь. Но для меня в ней главное — свобода.
— Свобода от чего?
— От лозунгов о великой Республике и ее тысячелетнем процветании. От морали и законов, которые сегодня одни, а завтра другие. От хитрозадых политиков, которые начали эту войну. Завтра они могут приказать тебе идти умирать в джунгли или в пустыню. А я выбираю контракты сам. И могу здорово поторговаться.
— В чем же твоя свобода? Платят тебе те же самые хитрозадые политики.
— Да. Но последнее слово остается за мной.
Тот разговор затянулся заполночь. И окончился на неожиданной ноте.
— Все люди, — сказал Фетт, — делятся на идиотов, которые верят в добро, справедливость, и общее благо, и на тех, кто понимает — все это дерьмо, и никакого общего блага нет. И быть не может.
— Знаешь, — ответил Скайуокер. — Когда я жил в Храме, мне тоже рассказывали о том, что все люди делятся на светлых и темных. Но мне уже не десять лет, и я давно перестал видеть мир двухцветным. И как-то странно слышать те же самые слова от тебя…
Фетт обиделся. Впрочем, не настолько, чтобы не оставить свои условные координаты — нечто вроде номера абонентского ящика на одном из кореллианских терминалов. Потом Фетт уехал на свою первую миссию — в составе небольшой группы наемников он спланировал и провел операцию по устранению главы правительства и его заместителя одной маленькой системы. Сведения о том перевороте Анакин отыскал в холосети. Не по имени Фетта. По имени заказчика — опальный министр торговли возглавил новое правительство.
Больше о своем приятеле Скайуокер ничего не слышал.
А теперь слова Баумгардена как будто оживили в памяти клубок. Клубок заерзал, зашевелился, потянув наружу нити с хитроплетенными узелками воспоминаний.
Год, два, три… давно это было, или недавно. Важно, что это было. Был вот такой Боба Фетт…
Анакин рассеянно поставил кофе на стол.
…опять отвлекся.
Я стал много отвлекаться в последнее время, подумал Скайуокер. Раньше со мной не было такого. Раньше я мог ждать удара или выстрела в спину на боевых, а теперь я ежеминутно ищу диверсантов и врагов. Даже рядом. Даже на корабле.
Допив кофе, он последовал традиции — поблагодарил всех пришедших.
Оставался час — так называемое свободное время — а потом надо будет сменить Карпино на мостике.
Уже выходя из столовой, Скайуокер заметил, что Рутьес замешкался у стола. Анакин тактично задержался. Когда все члены экипажа покинули столовую, инженер спросил:
— Не уделите мне несколько минут, капитан?
— С удовольствием.
— Я, как и вы, тоже возмущен этой странной инициативой Совета Безопасности. Слишком люблю и ценю этот корабль.
— Вы о штрафной роте?
— Конечно. Выглядит как провокация.
— Как провокация?
