— Не больше, чем потери от одной атомной катастрофы.
— Ты думаешь?
— Не сомневаюсь. Вот посмотри, — Званцев стал чертить на песчаной дорожке палочкой. — Вертикальные шахты с километр глубиной уже существуют, а подземные залы для реакторов можно строить такими, как станции метро. Необходимо защитить их металлическим панцирем от проникновения воды и газов, вроде метана. И ставьте внутри свои реакторы. Если даже взрыв произойдет, скажем, на глубине пятьсот метров — это не будет угрожать жизни на планете.
— А турбогенераторы?
— Можно на поверхности оставить, и пар, нагретый энергией реактора, из его теплообменника к турбинам по теплоизолированной трубе сам поднимется. Отработанную, охлажденную воду по другой трубе можно подавать вниз, по пути крутя под огромным напором подсобную гидротурбину, которая восполнит потерянную паром при подъеме энергию. И вода опять попадет в тот же теплообменник. Конечно, для упрощения можно разметить все это и в уютном подземном зале. Меньше хлопот.
— Все продумал?
— Может быть, и не все, но принцип вполне ясен.
— Что ж, пиши докладную. Только не нам, а прямо в Политбюро. Нас вызовут — посмотрим. И не забудь цифрами все обосновать.
К беседующим старикам снова подошел милиционер:
— Извиняйте, диды. Вы, случаем не из зоны? Може, ночевать негде?
— Спасибо, дорогой. Верно угадал, из зоны. Только на ночевку мы уже в гостинице устроились.
— Це добре! — успокоился милиционер и напомнил: — Долго-то не гуляйте, сейчас это вредно, ступайте до гостиницы.
В гостинице рисунок, начерченный на дорожке, возобновился на бумаге и в виде докладной записки писателя-фантаста был направлен прямиком в Политбюро, а некоторое время спустя попал па стол заместителя заведующею промышленным отделом товарища Ромова.
Василии Николаевич долго изучал его, особенно резолюцию под рисунком: «Принять, выслушать, успокоить».
«Послушать можно, а успокоить-то чем, если человек не понимает, что такое затраты!»
Ромов вызвал для поддержки Фирсова и пригласил в кабинет уже ждавшего в приемной неравнодушного деятеля культуры.
— Мы ознакомились с вашими размышлениями, товарищ Званцев. Интересное произведение на этом материале сможете написать.
— Оно уже написано самой жизнью, и, к несчастью, трагическое, — хмуро отозвался писатель.
— Да, это верно, возразить нечего. Но я бы хотел вам сказать, что мы сделали выводы из случившегося. Вы, вероятно, знаете об эвакуации, о создании нового министерства, о привлечении к суду виновных и награждении героев…
— Некоторых, увы, посмертно.
— Что же делать. И на войне посмертно награждали.
— Но цель моих предложений не делать выводы, а принять меры для предотвращения таких бедствий в дальнейшем.
— Но зарывать станции в землю — это, извините, без штанов остаться. Кому будет нужна такая дорогостоящая энергия?
— А разве лучше, если штаны не на что будет надеть? Если вы правильно меня поняли, я предлагаю использовать уже готовые заброшенные шахты или такие пещеры, как Кунгурская на Урале.
— Как же, бывал в ней. Я ведь сам с Урала.
— Их подземные залы можно использовать для установки в них реакторов…
— Ну, не знаю, не знаю. Это надо обсуждать со специалистами: атомщиками, экономистами, транспортниками. Обещаем этим заняться. Мы благодарны вам за инициативу… Вы воевали? В каком звании демобилизовались? Колодка орденская у вас внушительная.
— Полковника.
— Значит, военное образование перед войной получили?
— Нет, рядовым начинал.
— Ну, с вами не пошутишь! Успешно воевать умеете.
— Воевал как все, от пули не прятался. Но вот в мирное время считаю даже ради энерговооружения жертвы недопустимы.
— Что верно, то верно. Только откуда средства взять, чтобы все станции разом в землю зарыть?
— Скупой платит дважды. Последствия аварий обходятся дороже.
— Мы сотрудничаем с МАГАТЭ.
— Любая техника может отказать, за последнее время зарегистрировано, насколько мне известно, 174 аварии в разных странах. И возможность диверсий на АЭС нельзя отрицать…
— Так ведь аварии в основном не у нас!
— Радиоактивная опасность границ не знает.
Молчавший все это время Фирсов сказал:
— Я хочу вам сказать, товарищ Званцев, что сейчас намечается строительство трех атомных станций — теплоцентралей для больших городов, две из которых будут подземными. Идеи эти давно в воздухе носятся.
— Вот и надо их на землю, а вернее под землю спустить. Я запишу ваш телефон, товарищ Фирсов, чтобы узнать об этих станциях поподробнее.
— Вот, товарищ Фирсов, под серьезный контроль мы с тобой попали. Похлеще КПК! — с улыбкой говорил Ромов, прощаясь с трудным посетителем.
Спустя полгода Званцев узнал, что куда более авторитетная, чем он, величина, отец водородной бомбы и трижды Герой Социалистического Труда академик Андрей Дмитриевич Сахаров, выступил с подобной идеей. Он обратился со своими предложениями в Организацию Объединенных Наций, но даже его выступления, так же как и пресловутая записка Званцева, остались безответными. Человечество еще не созрело для того, чтобы отказаться от сиюминутной выгоды, ради блага потомков на Земле.
Василий Николаевич все последнее время пребывал в тяжелом раздумье. Он был в свое время первым секретарем обкома и членом ЦК и сейчас находился под впечатлением политического скандала, начавшегося на пленуме. Поднятый вопрос первым секретарем МК партии и кандидатом в члены Политбюро Ельциным о привилегиях партруководства был оценен как политическая незрелость. Теперь все обсуждалось на партконференции, на которой одним из депутатов был Ромов, а вся страна следила за происходящим по телевизору. Дома Ромов спросил жену:
— Слушала заседание? Чем теперь это все кончится! Раздавил Лигачев Ельцина! Теперь ему капут!
— Чутья у тебя нет, Василий. Не понимаешь, за кем будущее?
— За Лигачевым.
— Надень очки для близоруких. Будущее будут решать избиратели, а русский народ, Вася, любит мучеников. Помяни мое слово.
И она оказалась права.
Избрание Ельцина в Верховный Совет стало его триумфом. Телеоператоры снимали, как он после сердечного приступа идет пешком в районную поликлинику, как летит среди пассажиров обычного рейсового самолета…
Ромов выразил свое восхищение ее прозорливостью.
— Я всегда права, — самоуверенно заверила Калерия Сергеевна. — И сейчас буду права, сообщая тебе, что эта твоя метресса-Любка обнаглела настолько, что позвонила сюда, к тебе домой и жаловалась, что твои секретарши не соединяют ее с тобой. Возмущалась «деловым враньем при социалистическом строе».
