Честнее было бы сказать «в который перестал верить я», подумал Анакин. Конечно, неудобно постоянно теребить свои нервы мыслями о предательстве, неудобно все время оглядываться, ожидая удара со спины.
Жить вообще неудобно. Удобно только в гробу лежать.
— Может быть.
Скайуокер не среагировал на эту фразу полковника.
— У нас есть шпион. Скорее всего, на этом корабле.
— Капитан, для сигнала сепаратистам у вашего шпиона должен быть хороший холопередатчик.
— Холопередатчик есть в каждой части. И терминалы холонета.
— Которые находятся под наблюдением администраторов.
— Качественную шифровку это не остановит.
— Вся переданная информация архивируется. Можно проверить.
— Сэр, — заметил Карпино. — На учениях мы как раз отрабатывали связь с кораблем и флотом. Боюсь, что многие из переданных сообщений не были заархивированы.
— Почему?
— Обычная практика, сэр. Холосвязь вообще была перегружена, и…
— Ясно. Это не обычная практика, Карпино, это наш обычный бардак!
Скайуокер осекся.
Ну что, берем пример со Штрима? У которого всегда и во всем был виноват старший помощник?
— То есть теоретически, — принялся рассуждать Баумгарден, — холосообщение могло быть передано с любого передатчика.
— Да, — Скайуокер кивнул. — Как с корабля, так и с Ахвена.
— На Ахвене был весь наш полк, штрафная рота, штаб…
— Штрафная рота, — повторил вслед за полковником Джиллард.
— Которую прислали на корабль сразу после предупреждения СБ, — сказал Карпино.
Они переглянулись. Все было просто. То ли слишком просто, то ли наоборот, слишком изощренно.
— В этот контингент достаточно легко впаять информатора, — продолжил старший помощник.
Баумгарден возразил:
— Штрафную роту прислали по приказу Совета Безопасности.
— Меня это не удивляет, — сказал Скайуокер.
— Меня тоже, — ответил Карпино. — Я скорее удивлюсь, если узнаю, что в Совете Безопасности вообще никто не сотрудничает с сепаратистами.
— Тогда это кто-то из связистов, — предположил Джиллард.
— Необязательно, — ответил Скайуокер. — Любой из тех самых бывших четырнадцати наемников в совершенстве знает холосвязь.
— Рядовые штрафной роты не имеют права просто так шататься по кораблю и лапать холопередатчики, — заметил Баумгарден. — Это регулируется специальным уставом. А их связисты всегда работают под наблюдением взводных командиров. Другое дело, что… — полковник нарочно помедлил. Бросил взгляд на Скайуокера. — Как известно, на учениях штрафной роте была дана необычная свобода действий. Очень необычная, — он развел руками. — Можно делать выводы. И заметьте, включение штрафников в учения не было моей идеей.
Хлестко. Как пощечиной.
— Безусловно, — произнес Скайуокер. — Это действительно была моя идея.
Надо было остановиться. Хотя в ответ на то, что сказал Баумгарден, дают по морде. Или хотя бы бьют словами. Жаль, на общегале нет достаточно сильных нецензурных выражений.
— Даю вам слово, полковник, — злость и раздражение зазвенели ледяными кристалликами. — Я приложу все усилия к тому, чтобы ваш блестящий послужной список не пострадал.
Они сцепились взглядами.
Баумгарден явно собирался ответить в том же духе. Или еще жестче. Ситуацию спас неожиданно прозвучавший вопрос:
— Возможно, на учениях наш разговор могли просто подслушать?
Этот был джедай. Первый раз за все время совещания Кеноби что-то сказал. И первый раз — это Скайуокер запомнил точно — встретился с ним глазами.
Кеноби был серьезен.
И, что самое главное, не прилипал, не вглядывался, не таращился на него.
Скайуокеру вдруг стало неприятно из-за пикировки с Баумгарденом.
— Что вы имеете в виду, рыцарь?
— Вы сообщили о предстоящем рейде мне и полковнику Баумгардену в то время, когда мы находились в наблюдательном пункте на учениях.
— Маловероятно, — ответил Баумгарден. — Хотя…
Сейчас он скажет, что болтовня в наблюдательном пункте тоже не была его идеей, подумал Скайуокер. И будет прав.
— О вероятности рассуждать трудно. То, что база сепаратистов окажется брошенной, казалось вообще невероятным, не так ли?
Скайуокер был уверен, что в любое другое время этот учтивейший тон джедая вызвал бы раздражение. Если не у остальных офицеров, то у него самого точно. Пришел какой-то… не штатский и не вояка… какой-то тип в плаще со светопалкой… рассуждает и философствует!
Все так.
Пришел, рассуждает и философствует.
Только на злость уже не хватает сил.
— Все же мы слишком зациклились на этой штрафной роте, — вдруг сказал Карпино.
— Вы сами высказали эту идею, — парировал Баумгарден. Ему еще спорить не надоело. — Кстати, не подскажете, кто еще знал о курсе на Кьет?
— Навигаторы, разумеется, — ответил Карпино.
— Я отдал приказ о прыжке только после того, как учения были завершены, — сказал Скайуокер. — Даже если утечка информации произошла через навигаторов, у саботажника было очень мало времени для передачи данных.
Хотя много времени и не надо, подумал он. И все-таки решил договорить мысль до конца:
— По сравнению с теми, кто был на поверхности Ахвена.
Старший помощник кивнул. Потом спросил:
— Вы свяжетесь со штабом, сэр?
— Как только получу окончательные результаты с Кьета.
— Сэр, мне кажется, мы упустили кое-что важное.
— Что?
Карпино вдруг улыбнулся. Баумгарден и Джиллард смотрели на него с недоверием. Скайуокеру этой улыбки тоже не воспринял — она слишком диссонировала с унылым миром распечаток, который сейчас казался ему намного более правдивым.
— Да, мы не смогли уничтожить базу. Но по сведениям СБ у сепаратистов было десять эскадрилий истребителей и пара дредноутов. И они — это с такой-то техникой! — собрали пожитки и драпали. Капитан, а ведь они нас уже боятся.
Скайуокер поднял глаза на Карпино.
— Они боятся «Викторию», — закончил старший помощник.
Скайуокер поймал себя на малодушии — он вдруг пожелал, чтобы флагман пятого флота «Магус» был сейчас в гиперпространстве. Чтобы Цандерс не откликнулся. Чтобы этот разговор произошел позже.
Как будто потом что-то изменится, сказал он себе.
— «Магус» на связи, — отозвался связист в комлинке.
— Переведите прием на передатчик в моей каюте.
— Есть, сэр.
Несмотря на расстояние, связь оказалась безупречной. Посреди каюты точеной синей фигуркой вспыхнула голограмма адмирала.
Смешно. Всего какие-то три недели назад они тоже разговаривали здесь. Тоже не хотели, чтобы их кто-нибудь слышал. Но тогда все было хорошо. Настолько хорошо, насколько это слово применимо к войне.
