Гай Фалиск выслушал упрёки молча и с хмурым видом. Говорить командиру о несправедливости его претензий, он не стал. Повернувшись к солдатам, центурион проорал:
- Так, пошевеливайтесь, шлюхи беременные! Или вы до ночи собираетесь ковыряться с этой оградой? Быстрее, быстрее! Вон ту сторону укрепите! Я проверю потом и если что не так, мой витис[24] прогуляется по вашим спинам!
Нарочито грубое поведение Гая Фалиска не беспокоило солдат. На то он и центурион, чтобы орать. Все эти оскорбления, не имели значения. На самом деле, центурион для них, был как отец родной. Суровый, жесткий, даже порой жестокий, но во всей армии для них не было более своего человека, не было никого, кто бы понимал их - простых солдат лучше, чем их центурион. Каждый либурнарий от ветерана до новобранца знал, что в случае чего, Гай Фалиск отдаст за каждого из них свою жизнь, не раздумывая.
Наблюдая, как Марк Сабин по чем зря отчитывает центуриона, солдаты ворчали:
- Какая муха укусила сегодня младшего трибуна?
- Не с той ноги должно быть сегодня встал.
- Может запор у него, вот и бесится?
Солдаты не упускали возможности позубоскалить над начальством. И продолжали работать, не покладая рук, почти на пределе сил.
Сделав разнос центуриону, Сабин велел возле претория соорудить ещё небольшую вышку хотя в ней, совершенно не было необходимости. С башен возле ворот и с угловых вышек и так открывался прекрасный обзор на всю прилегающую к лагерю местность.
Хотя форма и устройство лагеря было далеки от общепринятых в римском армии, тем не менее палатки для солдат и их непосредственных командиров разместили как и положено в строгом геометрическом порядке.
Ближе к вечеру, когда край солнца уже коснулся на западе горизонта, из лагеря на побережье под конвоем пригнали первую партию гребцов числом в сотню. Рабы начали сооружать для себя шалаши. Работу по сбору воды решено было начать утром.
Сумерки быстро сгущались. Сабин, оставив обустройство лагеря заботам центурионов, вошел в свою палатку. К нему, тут же приблизился его личный раб Арис. Это был молчаливый сириец средних лет, умный и внимательный человек, всё понимающий с полуслова, а зачастую и вовсе без всяких слов. Сириец помог господину избавиться от доспехов, затем от остальной одежды. Ванна, уже была готова. Арис заблаговременно нагрел воду. Эта привычка Сабина везде таскать с собою ванну вызывала насмешки, как среди солдат так и других командиров. Они шутили, что в бою Сабин будет использовать ванну вместо щита, если случится штурм вражеской стены, накроет ею целый контунберниум[25] и подберется к пролому, ну а случится отправиться в Аид, так наверное, прихватит ванну вместе с собой и туда..
Сабин знал об этих шутках и это его бесило. Как эти мужланы, презренные плебеи, вся эта тупая солдатня не понимает, что ему аристократу в чьем роду было немало сенаторов, человеку воспитанному в традициях эллинской знати, не приличествует идти к водопаду и мыться там, словно он простой солдафон.
Теплая вода, запах ароматных трав, добавленных в ванну, подействовала на Сабина успокаивающе. Он начал думать о приятном. Вспомнил дочь жреца Асанти. Что и говорить, красивая девчонка. Даром, что дикарка. Неплохо бы ещё раз увидеться с ней. Увидеться и заявить о своём желании познакомиться поближе. Сабин был уверен, что дикарке не устоять перед его обаянием. И не таких женщин ему доводилось сражать наповал. Только бы снова увидеться.
Когда Сабин вышел из ванной, Арис, уже ждал его с накидкой. Он немного растер тело господина, потом, тот устроился на узкой лежанке и раб начал массировать его спину, втирая в кожу душистые масла. Сабин совсем разомлел. После всех этих процедур, сириец подал ему чистую одежду - белую тунику, опрысканную душистыми благовониями.
Наконец, когда Сабин был полностью готов, он дал знак. Уже минут десять за пологом, закрывавшим вход в палатку терпеливо ждали келевст Марк Петрий и центурион Гай Фалиск. Арис передал им разрешение Сабина войти. Сириец приподнял полог и держал его край, пока посетители входили.
Гай Фалиск доложил:
- Ограда и восточные ворота готовы. Все башни и вышки тоже. Загон для рабов только что закончили, шалаши для себя они собрали. Завтра утром займемся южными воротами. Думаю, их следует укрепить, как и восточные.
- Какие новости из прибрежного лагеря? – спросил Сабин.
- Утром приведут еще две сотни рабов и можно будет начать запасать воду, - ответил центурион. – А больше никаких.
- Хорошо, - с важным видом кивнул Сабин. – Расставь на башнях часовых, определи людей в ночную стражу. То, что дикари миролюбивы, вовсе не значит, что мы должны расслабляться.
- Да, трибун, - Гай Фалиск слегка склонил голову, чтобы скрыть усмешку. А то, он и без этого городского щёголя, пахнущего, как женщина не знает о своих обязанностях.
Сабин, между тем кивнул центуриону, давая понять, что разговор окончен и тот может ступать. Марку Петрию же, младший трибун сделал знак остаться. Когда центурион вышел, Сабин пригласил келевста присесть за небольшой столик из черного полированного дерева, который, как и ванну всегда возил с собой. Арис принес им вина и на закуску местные орехи и фрукты, предварительно убедившись, что они безопасны.
- Что ты думаешь о здешних дикарях? – спросил Сабин, когда они осушили по первому кубку.
Марк Петрий неопределенно пожал плечами.
- Дикари и есть дикари. Хотя этих, я бы не назвал дикарями, так уж однозначно. Да, они живут в хижинах, оружие у них скверное, но это не какие-нибудь грязные варвары, как скифы или геты. Сразу видно, что народ культурный. Все опрятные чистые, а женщины… Да что говорить. Вы и сами видели их женщин, господин.
- Да женщины, – как эхо повторил Сабин. – их женщины не выходят у меня из головы.
- Мы слишком долго мотались по морю, – усмехнулся Марк Петрий. – Сейчас, нам надо бы не торчать на каком-то острове, про который, похоже, даже боги забыли, а забавляться с молоденькими арабками на развалинах Сабы и Магриба.
- Я вот, что подумал, - начал Сабин, - нашим солдатам, да и нам с тобой, не мешало бы, как-то поразвлечься, отдохнуть от тревог и забот. Лагерь почти готов… Может и с женщинами, как-то вопрос решить?
Марк Петрий задумался. Что и говорить задача непростая. Все женщины-островитянки куда-то скрылись, как впрочем и все остальное население,. Лицо келевста в колеблющемся свете факелов, казалось сейчас особенно жестоким и хищным.
