Рюкзак бросил на него пренебрежительный взгляд, вновь посмотрел на Тома.
– Это Лоренс Уэлк, все точно. Зрение у меня не такое, как раньше, а вот со слухом все в порядке. Моя жена и я раньше смотрели его шоу каждый гребаный субботний вечер.
– Додж тоже неплохо проводил время, – заметил Походный мешок. Этим ограничилось его участие в разговоре, и Клай понятия не имел, что означает эта фраза.
– Лоренс Уэлк и его Шампань-Бэнд, – воскликнул Том. – Подумать только!
– Лоренс Уэлк и его Шампань-мюзик-мейкерс, – уточнил Рюкзак. – Господи Иисусе.
– Не забудьте сестер Леннон[72] и очаровательную Алису Лон,[73] – добавил Том.
Доносившаяся издалека музыка изменилась.
– Это «Калькутта», – Рюкзак вздохнул. – Ну, ладно, нам пора. Приятно было провести с вами несколько дневных минут.
– Ночных, – поправил его Клай.
– Нет уж, – покачал головой Рюкзак. – Теперь это наши дни. Или вы не заметили? Доброго вам дня, мальчики. И вам, маленькая мэм.
– Спасибо, – едва слышно ответила маленькая мэм, стоя между Клаем и Томом.
Рюкзак двинулся дальше. Походный мешок пристроился к нему. Вокруг фонарные лучи уводили людей все глубже и глубже в Нью-Хэмпшир. Потом Рюкзак остановился, повернулся, чтобы сказать несколько слов напоследок.
– Вам не следует оставаться на дороге еще больше часа. Найдите мотель или дом и заходите в него. Насчет обуви вы знаете, не так ли?
– Что мы должны знать насчет обуви? – переспросил Том.
Рюкзак терпеливо посмотрел на него, как посмотрел бы на любого, кто только что прилюдно сморозил глупость. Вдали «Калькутта», если звучала именно эта мелодия, уступила место польке. Казавшейся совершенно безумной в эту туманную, сочащуюся моросящим дождем ночь. А теперь этот старик с большим рюкзаком на спине что-то долдонил об обуви.
– Когда вы заходите в дом, обувь оставляйте на крыльце, – говорил старик. – Безумцы ваши ботинки не тронут, можете быть спокойны, но ваша обувь подскажет другим людям, что место занято и они должны идти дальше, найти другое. Спасает… – он посмотрел на автомат в руках Клая, – …спасает от инцидентов.
– А уже были инциденты? – спросил Том.
– Да, конечно, – ответил Рюкзак с леденящим кровь безразличием. – Инциденты случаются всегда, такова уж природа людей. Но свободных мест больше чем достаточно, поэтому вы вполне можете обойтись без инцидента. Просто выставите обувь за дверь.
– Откуда вы это знаете? – спросила Алиса.
Он ей улыбнулся, отчего лицо его стало куда как более симпатичным. Да и трудно было не улыбнуться Алисе, такой молодой и, даже в три часа утра, такой красивой.
– Люди говорят. Я слушаю. Я говорю, иногда другие люди слушают. Вы слушали?
– Да, – кивнула Алиса. – Что я лучше всего умею, так это слушать.
– Тогда расскажите об этом и другим. Уже плохо, что нам приходится иметь дело с ними, – он не стал уточнять. – И совсем плохо, если к этому добавятся инциденты среди нас.
Клай подумал о Натали, направившей на него пистолет двадцать второго калибра.
– Вы правы. Благодарю вас.
– Это полька «Пивная бочка», не так ли? – спросил Том.
– Совершенно верно, сынок, – подтвердил Рюкзак. – В бумбоксе Майрон Флорен.[74] Господи, упокой его душу. У вас, возможно, возникнет желание остановиться в Гейтене. Это маленький, уютный городок в двух милях или чуть дальше по этой дороге.
– Вы тоже собираетесь там остановиться? – спросила Алиса.
– Нет, мы с Рольфом пройдем чуть подальше.
– Почему?
– Потому что мы можем, маленькая мэм, вот и все. Доброго вам дня.
На этот раз они не стали возражать, и, хотя возраст обоих мужчин приближался к семидесяти, скоро они скрылись из виду, следуя за единственным лучом фонаря, который держал в руке Рольф… Походный мешок.
– «Прогулка слоненка», – сказал Клай и засмеялся.
– Почему Додж тоже хорошо проводил время? – спросила Алиса.
– Потому что мог, полагаю, – ответил Том, и расхохотался, глядя на ее недоумевающее лицо.
Музыка доносилась из Гейтена, маленького, уютного городка, в котором Рюкзак порекомендовал им остановиться на ночлег. Не такая гремящая, как на концерте «AC/DC»[75] в Бостоне, на котором Клай побывал подростком (тогда в ушах у него звенело не один день), но достаточно громкая, чтобы вспомнить летние концерты оркестров в Саут-Беруике, куда он приезжал с родителями. Собственно, он почему-то решил, что источник музыки они найдут на городской площади. Скажем, какого-нибудь старика, не мобилопсиха, а обездвиженного болезнью человека, который вбил себе в голову поприветствовать уходящих людей легкими танцевальными мелодиями давно минувших дней, транслируя их через динамики работающего от батареек проигрывателя.
В Гейтене была городская площадь, но она пустовала, если не считать нескольких людей, которые то ли слишком поздно ужинали, то ли слишком рано завтракали при свете ручных фонариков и ламп Коулмана. Источник музыки находился севернее. К этому времени Уэлк уступил место кому-то еще, играющему на трубе так сладко, что музыка эта усыпляла.
– Это Уинтон Марсалис,[76] не так ли? – спросил Клай. Он уже понял, что в эту ночь они прошли, сколько могли, и подумал, что Алиса от усталости едва держится на ногах.
– Он или Кенни Джи,[77] – ответил Том. – Ты знаешь, что Кенни Джи сказал, выходя из лифта, не так ли?
– Нет, – ответил Клай, – но я уверен, что ты меня просветишь.
– Да! Вот уж где рок, так рок![78]
– Так забавно, что мое чувство юмора только что лопнуло.
– Я этого не понимаю, – честно призналась Алиса.
– Объяснение того не стоит, – сказал Том. – Послушайте, по-моему, пора устраиваться на ночлег. Я сейчас упаду.
– Я тоже, – поддержала его Алиса. – Думала, что я в хорошей форме, благодаря соккеру, но действительно выдохлась.
– Да, – согласился Клай. – С тобой уставших у нас будет трое.
Они уже прошли торговый район Гейтена и, согласно вывескам, Главная улица (она же шоссе 102) стала Академической авеню. Клая это не удивило, потому что рекламные щиты на окраинах объявляли, что в городе находится Гейтенская академия истории, и Клай знал, что о ней ходили самые разные слухи. Он полагал, что это одна из подготовительных школ[79] Новой Англии для детей, которые не могут попасть в Экзетер или Милтон. Он полагал, что они скоро попадут в страну кафе быстрого обслуживания, мастерских по ремонту глушителей и дешевых мотелей, но вдоль этой части нью-хэмпширского шоссе 102 выстроились очень симпатичные дома. Проблема заключалась в том, что у входной двери практически каждого дома стояла обувь, иногда по четыре пары.
