Старый поморщился:
— Ай, ладно, из Сикоки повар был, как из Куска — балерина. Как он сам говорил, он обыкновенным работягой где-то в конторе пахал, разве что, без охоты жить не мог. А это уж потом его земляк какой-то на работу в ресторан к себе взял — Сикока на корейском базарил лучше даже самого хозяина, вот он и впаривал посетителям — дескать, шеф-повар у меня из самого Сеула, самые ответственные блюда готовит, к людям в зал его выводил. Сикока им в белом халате покланяется, на корейском их, улыбаясь, в пешее эротическое путешествие пошлет, а те довольные, как слоны, чаевые ему башляют. Посетителям то и невдомек было, что всю эту ихнюю корейскую экзотику русский Толик да татарин Джамаль строгали — за что им Сикока честно две трети чаевых и отваливал. Мы его один раз только и уговорили собаку приготовить. Он и приготовил, только сдается мне, собачку уже зомбанутую где-то взял… Мы с тех пор и зареклись его готовить просить. А следопыт — да, хороший был.
Старый, Кусок и Крысолов, замолчав, выпили. Так получилось, что опять их осталось только шестеро — Дмитрий ушел на дежурство, хоть и бросил тоскливый взгляд на стол, Ивану тоже надо было куда-то ехать. Даже старшина, поняв, по-видимому, что на его посулы и завлекательные рассказы не больно-то купились, после похорон быстро распрощался с ними и укатил к своим. А может, дисциплину, ярым поборником которой он был, не захотел нарушать. На прощание, правда — снова попробовал их к себе заманить, несколько туманно выразившись: "…ну, если что — давайте к нам, всегда примем…".
Артем, Варька и Банан — не пили, в общем-то. Варька и Артем — по причине не сильно большой любви к этому делу, а Банан — стерегся, Старый ему поберечься велел. Как он объяснил, не столько оттого, что ему алкоголь по мозгам стукнет, а чисто чтобы, захмелев, Банан не дернулся резко и чего — нито в боку себе не повредил. Трубку-то из бока, по которой у него воздух оттуда откачивался, ему только сегодня утром удалили, — вон, Банан до сих пор морщится, как повернется неловко.
Про старшину Артем осторожно Крысолова и Старого расспросил: а чего, дескать, может и вправду — к ним? Типа разведгруппы? Тем более, раз уж оседать решили? Но Крысолов лишь невесело покачал головой:
— Если, хотя бы, знать, что Захарыч тот здесь еще лет десять железной рукой править будет — тогда, куда ни шло еще. Мне кажется, что ему своего удела — по горло хватит, только чтобы порядок в нем навести. С ним, я думаю — можно было бы и жить здесь, относительно мирно. А вот старлей тот, да еще со старшиной нашим, те, видать — на большее замахнулись, куда как на большее. Жаден по натуре человек: достался ему кусок, что двумя руками держать надо, все равно — второй норовит, хоть пяткой ухватить.
— Опять же — обычное "собирание земель". Даже в те времена, когда и границы были прочерчены не то, что по карте — по земле! и ООН была и прочие раздолбайские организации разные, достаточно было мало мальской заварушке где-нибудь произойти, и все: границы начинали кроить, как Рабинович — брюки. А уж теперь то… И, понятное дело, тот, кто круче всех окажется — через энное количество лет героицкую сагу накатает: как он раздробленную державу из руин подымал, и со всеми прочими, кои даже не человеки были — а нелюди пополам с морфами, неустанную борьбу вел, до тех самых пор, пока не поднялась великая Держава… да хоть бы и, Белореченская — чем это хуже, чем та же Московская. Сейчас как раз такой этап и начинается. Устаканилось, мало-помалу, быток наладился, производство, хоть какое — вот и начали смотреть: а где чего и не мое, да лежит хорошо.
— Главное — это везде сейчас, — согласно кивнул головой Крысолов. — Вон в Штатах бывших — целых восемь президентов — и все законно избранные.
— Уже восемь? — изумилась Варька.
— Ну да, размножаются, как кролики. Вроде, четыре белых, один черный, три латиноса — на самом юге, и один китаец. Утверждает, что он — незаконнорожденный сын Джорджа Буша, которому тот всю власть еще во время своего правления передал. Многие верят. Да и у нас: посчитать, сколько Лжедмитриев в "долгий танец" отправили… — Старый махнул рукой.
— И даже не это, — Крысолов вяло прожевал кусок шашлыка, что им приготовили, знатнецкий, надо сказать, шашлык, из свинки, чтобы там хозяин больничной забегаловки им не говорил.. — Можно было бы и с ними державу строить, да вот только, силенок у них, вижу — маловато совсем будет. А значит — либо сомнут их, что для нас не есть хорошо, либо…., либо они действительно сколотят себе государство, оторвав там-сям кусок, а это значит, что пойдут они на такие подлости и хитрости, чтобы этого достичь, столько крови прольют…. Как он там сказал, старшина этот: "…не хватает сил одеяло на себя перетянуть"? Как бы не замерзнуть в этих краях кому нибудь, без одеяла-то. Не стоит с ними, пожалуй. В любом случае, ближайшие годы здесь — это непрерывная драчка с соседями, лямка, и перспектива зомбануться в бою за какой-нибудь стратегически важный хутор. И, уж поверь — знаний тебе дадут здесь — исключительно одного направления — военного. Им сейчас нужны — солдаты. Если и строить державу — так уж с тем, кто посильнее, хоть с тем же Кронштадтом.
Место им хозяин отвел в отдельной комнатенке, и двери были плотно прикрыты, но разговаривали они все равно вполголоса — мало ли. Неуютно Артем все же себя чувствовал в поселке. Вот уж точно: злачное место. Без перевода со старославянского.
— Ну, вы циники прямо какие-то — Варька с некоторым возмущением двинула по столу тарелку.
— Варенька, — вкрадчиво спросил Старый, — а вы задумывались когда-нибудь над смыслом слова "цинизм"? Откуда это пошло? Вот нас, медиков, в цинизме только ленивый не обвиняет.
— Так, это, — Варька озадаченно глянула на Старого, с любопытством взиравшего на нее прищуренным глазом, сквозь прозрачную бутылку. — Ну, цинизм — это плохо.
— А что — "плохо"? Почему?
— Ну…, ну не знаю…, кстати, циник — это от цианистого калия, что ли?
— Ага, — глубокомысленно пробормотал Банан. — Сейчас Старый ей опять про холм загрузит.
— И загружу, — легко согласился Старый. — Был такой, в древних Афинах. Там каких только, в этих Афинах, философских школ не было: и стоики, и перипатетики. А вот те, кто на Кинийском, или иначе, Цинийском холме обитали и вокруг него — циники. Учили, что надо в этом мире обходиться без ложных условностей. И никакой связи с цианистым калием. Среди прочих — к циникам и Диоген относился. Да-да: тот самый, что в бочке жил, днем с фонарем по городу шатался — "человека" искал, с царем Александром Македонским беседовал — солнце просить не заслонял, ну, и прочее разное. Среди этого самого "прочего разного" — Диоген прилюдно, не стесняясь, занимался мастурбацией, а когда его стыдили, спокойно отвечал: "Ах, если бы так же легко можно было бы утолить голод". Вот и пошло — циник, значит не соблюдающий общепринятые установленные нормы. А ведь, если вдуматься — Диоген ничего, кроме правды не сказал. Надо думать, философ наш был всего-навсего эксгибиционистом — из тех, что в парках в плащах распахнутых на дорожки перед посетительницами выпрыгивают, "прелести" свои демонстрируя. Вот только никто их циниками не именует, и даже просто философами, хотя делают они ровно то же самое, что и Диоген. Вот и стало название нормальной, в общем-то, философской школы нарицательным для обозначения таких людей. Каких? А таких, как Генрих номер четыре, что перешел из протестантства в католичество, заявив — "Париж стоит мессы" — "цинично" заявив, по мнению его бывших соратников. Циником назвали американского президента, назвавшего генерала Стресснера: "Он сукин сын, но он — наш сукин сын!". Ну, и нас — когда циниками называют? — и сам же ответил: — Когда мы, как и Диоген, и президент, и Генрих Наваррский говорим п р а в д у. Только говорим мы ее, не пряча в разноцветные обертки "скромности", "порядочности" и еще чего-то там, что люди понавыдумали, лишь бы не слышать этой вот грубой, неприкрытой п р а в д ы. Правды, узнав которую, нельзя будет жить, оправдывая самого себя: " А я же не понял, что он — такой! А я же и не предполагал, что так все кончится!". Спрашивает нас кто нибудь: "…а когда он выздоровеет?". А мы прямо в лоб: " Да никогда! Будет ходить под себя, мычать, еду — только с ложки кушать. А заведений по уходу за такими больными — нет и не предвидится. Так что ухаживать за ним придется вам. А если не ухаживать? Тогда быстро покроется пролежнями и помрет". Цинизм, ясное дело… Наверняка, тем же соратникам короля хотелось бы, чтобы он какой-нибудь бы более благовидный…
