– Это шесть талонов за пузырь! – ужаснулся он. – За ночь такую подлянку устроили?
Но к кассирше подошел уверенно, решил уговорить.
Молодая девушка долго смотрела на Василия, потом на талон, потом на старую пятерку и… отбила чек. Василий схватил заветную бутылку и бросился за пивную палатку к ребятам.
Ребята почему-то сильно постарели за ночь. Первым его увидел Николай:
– О, Василий, ты где был столько лет, не в Америке?..
… После первой кружки Василий узнал, что, не выходя из постели, он перешел к капитализму. После второй – что товару, как в Париже, а талонов давно нет. После третьей он не поверил и налил четвертую.
Домой Василий вернулся бледный и трезвый.
– Ты почему меня не разбудила? – спросил он Зинаиду строго.
– Будила. Не смогла.
– Крикнула бы в ухо, мол, талоны отменили, водки – залейся. Я бы и проснулся.
– Не догадалась.
– А как ты без меня? Столько лет.
– Да ничего. Иван сватался, руку и сердце просил.
– Ну, а ты что?
– Отказала. Они у меня заняты.
– А остальное?
– А остальное – спать надо меньше…
Первое время после пробуждения Василий еще резко срывался со стула без пятнадцати семь. Но потом привык. С завода уволился, пить бросил. А зачем пить, когда всего навалом? Азарта нету. Занялся коммерцией.
А Зинаиду уложил спать. На пару лет. Как? А очень просто. Крикнул, как Кашпировкий: “Спать!” И шепнул установку: ”На два года”.
… Проснулась Зинаида, как обычно, рано утром. Встала, по привычке подошла к окну взглянуть на кольцевую дорогу и обомлела. Ее взгляд уперся прямо в рубиновую звезду Кремля. Она отшатнулась от окна и повернулась к двери. На пороге комнаты стоял Василий в ослепительно белом костюме с огромным букетом алых роз.
– С добрым утром тебя, Зина. Как тебе наша новая квартира?!
Мягко прозвонил телефон. Зинаида робко взяла трубку и услышала приятный мужской голос:
– Здравствуйте, Зинаида Петровна. Не мог бы Василий Васильевич ответить Юрию Михайловичу?
– Скажи, меня нет, пусть звонит на работу, – шепнул Василий.
Когда Зинаида положила трубку, он открыл бутылку шампанского и, подняв бокал, сказал:
– Я не пил два года…
– Ну дай я хоть в ванную схожу!..
Когда Зинаида в новом халате вернулась из ванной джакузи, он продолжил:
– … И два года не спал. Ни минуты. Начал я дело с того, что побил морду Ивану. А дальше пошло, как по маслу: газетный лоток – водочный киоск – оптовая торговля – политика.
– И кто ты сейчас, если не секрет?
– Не секрет. А большая тайна. Во мне вскрылись такие резервы, каких Родина-мать даже не видывала. Давай-ка выпьем за нашу новую жизнь.
Хрустальный звон бокалов вылетел в окно и растворился над Москвой-рекой.
Николай Петрович Шабашов работал распределителем квартир. Вот и пришлось распределить себе двенадцатикомнатную. Распределять квартиры было очень трудно, потому что мешала законная очередь.
Николай Петрович, отобедав, уже целый час шел на работу, но никак не мог дойти. Наконец, он не вытерпел и закричал:
– Лиза! Да где тут у нас выход?
Жена Лиза вышла из ванной и покачала головой:
– Перерабатываешь, Колюня. Иди, пополдничай.
На полдник были опостылевшие деликатесы.
Шабашов сказал:
– Лиза, ты бы хоть раз меня картошкой в мундирах побаловала.
– Не положено по должности, – ответила жена, – я бы и сама сейчас блюдо окрошки бабахнула, да что люди скажут?
– А лекарство где? – спросил Николай Петрович.
Врачи прописали ему три столовых ложки перед едой. От памяти. И стакан коньяку после еды – от ума.
Николай Петрович принял лекарство «до еды» и «после еды» без еды. И вздремнул прямо за столом.
Разбудил его голос Лизы:
– Колюня, вставай, пора к любовнице.
Шабашов любовницу не любил. Но Лиза строго следила за моралью.
– Что о тебе без любовницы люди подумают? – говорила она. – Подумают, что с должности тебя сняли.
Шепотом ругая свою судьбину, Шабашов стал собираться к любовнице.
– Душ прими да чистенькое все надень, – хлопотала Лиза.
Больше всего она боялась, что Шабашова разлюбит любовница, и будет у них все не как у людей. Поэтому и подарки Лиза всегда готовила сама. Она положила в рюкзак килограмм золота, бриллиант из Индии по кличке Вася и трехлитровую банку французских духов. Упаковав рюкзак, Лиза спросила:
– Колюня, у тебя когда прием от трудящихся?
– С двух до шести по понедельникам.
– Ты бы на двухразовый прием перешел, что ли. А то расходы большие, и сыновья жалуются.
– Кстати, где они? – спросил Шабашов. – Давно не видно.
– Ой, как лекарство тебе помогает! Ты же их сам отдал в МГИМО.
Николай Петрович обрадовался: ничего не помнит. А то раньше, бывало, проснется ночью и все помнит: сколько дал, сколько взял – хоть кричи! А теперь – красота! Одно плохо – думать пока может.
– А чего они не заходят? – спросил Шабашов.
– Некогда им, учатся. И подрабатывают. Один – послом в Занзибаре, другой – атташе в Антарктиде.
– А у нас с Антарктидой хорошие отношения? – спросил Шабашов.
– С Антарктидой – хорошие, ответила Лиза. – Ты иди мойся, а то опоздаешь, – спохватилась она.
Шабашов сел на край ванны и включил душ в стенку. Мыться он не хотел, любовницу он ненавидел.
– Колюня, – послышалось из-за двери, – ты не забыл, где вы встречаетесь с любовницей?
– Конечно, забыл. Что я, лекарство зря принимаю? А где?
– В заповеднике. Оттуда звонили, сказали, лосята уже подросли, пора отстреливать. А лосята, говорят, такие чудные, смышленые, как люди. Сами подходят, и головы – под ствол.
Николай Петрович всплакнул. Жалко лосят.
– Ты уж, Колюня, съезди, отстреляй, – продолжала Лиза из-за двери, – а то соседи слух пустят, что тебя сняли, раз не браконьеришь.
Николай Петрович вышел из ванной совсем раскисший. «Бедные лосята, проклятая любовница» – думал он.
Николай Петрович обнял Лизу и сказал грустно:
– Не хочу к любовнице.
– Ты что, Колюня! – отпрянула Лиза. – Давай езжай, не опаздывай. Любовницы это не любят.
Николай Петрович вздохнул и вышел на улицу.
– Эх, Витек, – говорил он по дороге персональному шоферу, – если меня с должности попрут, как же ты без меня будешь?
– Продержусь! – жизнерадостно отвечал Витек. – Я же в душе инвалид войны.
– В душе мы все инвалиды. А удостоверение у тебя есть?
– Вы же мне уже организовали.
– Все забыл, хорошее лекарство, – успокоился Николай Петрович.
– Куда едем? – спросил Витек.
Шабашов сказал:
– Ты – к моей любовнице, я – на заседание. Хоть отосплюсь… Вот жизнь! – добавил он. – Так не хочется, а приходится жену обманывать.
Как-то так повелось, что в переломные периоды истории возникают и соответствующие имена людей. Вот, например, раньше были мена: Революция, Милиция, Электрификация. Да и сейчас общественные идеи прочно входят в личную жизнь. Время такое бурное.
И вот в это интересное время и решили собраться вместе интересные лица с интересными именами на Новый год.
Собраться решили у рядового труженика без имени и без фамилии.
Первой пришла Гласность Ивановна. Она была девушкой красивой, но какой-то недокормленной. Видимо, сказывалось тяжелое подпольное детство. У нее были огромные испуганные глаза. И ма-а-аленький ротик.
– Гласность Ивановна, дорогая, проходите, садитесь, рассказывайте, – пригласил хозяин дома, рядовой труженик.
Она прошла в комнату, озираясь и вздрагивая. А потом стала устраиваться на краешке стула. Краешек она хотела занять очень маленький и поэтому даже два раза падала. Наконец, она присела, но как-то над стулом. И скромно моргнула большими глазами. Она редко ими моргала. Примерно, раз в квартал.
В это время в квартиру без звонка ворвалась Демократия Степановна. Выглядела она хорошо. Она всегда была женщиной очень популярной. Ведь про нее по многу раз в день говорили по телевизору. Но вот так, в жизни, хозяин увидел ее впервые. Она сразу шикарно уселась и закурила. Стул она выдернула из-под Гласности, но та не упала, продолжая сидеть без стула.
– Скучновато у вас, – сказала Демократия Степановна, – может, расскажете что? – обратилась она к Гласности.
Гласность Ивановна скромно улыбнулась и написала на бумажке: «Нельзя, а то услышат». Она показал текст и бумажку скушала.
– А кого мы еще ждем? – нетерпеливо спросила Демократия Степановна.
– Ускорение должен прийти, – ответил хозяин, – что-то опаздывает.
В дверь позвонили. На пороге возникли братья-близнецы Оптимизм и Пессимизм. Оптимизм сразу включил телевизор. Там передавали сводку погоды. Оптимизм не расслышал и переспросил:
– Какое, какое направление свежего ветра ожидается?
Пессимизм ответил:
– У нас одно направление – в морду.
В дверь позвонили.
– Ускорение пришел! – воскликнула Демократия Степановна.
Но это был опять не он. В комнате появился бодрячок с барскими замашками по имени Застой Ильич. Из карманов у него торчали четыре взятки и два служебных положения. Ими он все время пользовался.
