— Н-нет, — ответил Джо, — н-не будут.
— А их мать?
— Н-нет. Н-на что они нам сдались? — И он еще раз многозначительно шмыгнул ноздрей.
И бедняги Кейси удалились в глубь школьного двора. Там они молчаливо переживали свое горе, машинально ловили мух, созерцали свои пыльные ноги, по которым ползали муравьи, до тех пор, пока учитель ударами огромной палки об угол школьного здания не возвестил о начале занятий.
Наконец долгожданный день наступил. Мы встали рано и с утра начали готовиться. Примерно в полдень прибыл пастор — ему пришлось проехать целых двадцать пять миль. Одежда у него запылилась, вид был усталый. Мать и Сэл не знали, как поступить: то ли сейчас предложить пастору что-нибудь перекусить, то ли заставить его обождать, пока все гости не сядут за праздничный стол. Они зазвали отца и Дейва в маленькую покосившуюся кухоньку на совет. Отцу было безразлично, что ни сделают, все хорошо, но Дейв разрешил их сомнения, сказав:
— Покормите человека.
Джо уселся на кушетке рядом с пасторской шляпой и с изумлением ее разглядывал. Ему еще никогда в жизни не приходилось видеть такое воплощение респектабельности. Пастор сидел за столом спиной к Джо и закусывал, мать и Сэл суетились вокруг него. Джо осторожно дотронулся рукой до шляпы. Мать заметила и нахмурилась. Джо отдернул руку и воззрился на потолок.
— Превосходный чай, — заметил пастор.
Мать немедленно налила еще чашку.
Джо снова потянулся к шляпе. Дейв, стоявший у двери, заметил это и усмехнулся. Получив подобное поощрение‚ Джо осмелел, поднял шляпу и сунул в нее свою голову, улыбнувшись Дейву. Мать нахмурилась еще более грозно, но Джо этого не увидел. Тогда она выскочила из комнаты, и откуда-то из-за дома донесся громовой голос отца:
— Джо!
Джо немедленно положил шляпу и покорно вышел на зов отца.
Из-за двери послышался резкий, сердитый шепот, звуки какой-то возни, и Джо припустился к стогу сена, а ему вдогонку полетело пустое ведро.
Вскоре стали собираться гости. Из Блэк-Крика на рессорных тележках и повозках прибыли Мелони, Тодды, Тейты, Томсоны и другие с детьми и собаками. Уотсоны, Уайты, старый Холмс и Джуди Джэбб из Просперити-Пик приехали верхом. Посреди двора Джуди скинула с себя свое старенькое потрепанное платье для верховой езды, порядком измазанное коровьим навозом, и предстала перед нами в огромных башмаках, полосатых чулках и прехорошеньком платье из белого муслина. На нем было множество красных бантиков, цветочков, оборок и рюшек. Джуди понимала толк в нарядах!
Семейство Сильвестеров пришло пешком. Ребенок их восседал в маленькой раскрашенной тележке, которую везла большая черная холеная собака в новенькой упряжи.
В наши края Сильвестеры приехали из Брисбена и поселились по соседству с нами. Всяких новых идей у них было хоть отбавляй, но в сельском хозяйстве они ничего не смыслили — не умели даже толком ноги корове спутать веревкой и вечно спрашивали отца: какая разница между ящерицей и змеей? И эти милые люди еще собирались сделать большой бизнес на разведении кур. Просто курам на смех!
Нам еще ни разу не приходилось видеть собаку в упряжке. Не видывал такого и наш пес. Он было кинулся навстречу Сильвестерам, но остановился на полпути, задрав хвост крючком, зарычал и стал рыть панами землю. Собака Сильвестеров тоже остановилась. Миссис Сильвестер погладила ее, проговорив:
— Перестань, Карло! Тихо!
И тут наш пес ни с того ни с сего кинулся со всех ног удирать. Собака Сильвестеров погналась за ним. Она понеслась вдоль изгороди с нарастающей скоростью; тележка отчаянно громыхала, а на повороте вовсе перевернулась, и ребенок вывалился из нее. Но нашего пса собака Сильвестеров так и не догнала!
Тем временем появились Пэдди Мелони, Стив Бартон и молодой Уилки; громко крича и нахлестывая своих лошадей, они пронеслись галопом по выгону и уволокли с собой веревку для сушки белья, протянутую между двумя деревьями.
Скоро в доме столько набралось гостей, что толстуха Мак-Дулан едва смогла втиснуться. Пришла она пешком, пыхтя и отдуваясь, и выпила стакан святой воды из миски, стоявшей на столе, в которой плавали лягушки. Затем она поздоровалась за руку со всеми, кого знала и кого не знала, и чмокнула младенца в щенку. Женщина она была не гордая.
Приближалось начало церемонии. Надо сказать, что Джо с ватагой ребят, вооруженные томагавками, охотились на выгоне за сумчатыми крысами. Они забрали в с собой и всех собак — числом двадцать шесть! Вместо крыс они поймали огромную ящерицу и с нею ввалились в дом. Усевшись на корточках около двери, они бдительно охраняли свою добычу.
Отец и мать встали перед пастором. Мать держала на руках ребенка, наряженного в платьице неописуемой расцветки. Все смолкли и замерли в ожидании. Пастор что-то шепнул матери, и она отдала ребенка в большие руки отца. Ватага охотников у двери захихикала и чуть не упустила ящерицу. Отец, бородатый, с длинными, давно не стриженными волосами, взирал на пастора с выражением какого-то безотчетного боязливого благоговения.
Пастор окунул пальцы в воду, покропил ею лицо ребенка.
— Во имя отца. . — протяжно начал он, — нарекаю тебя Бартоло…
Тут ящерица вырвалась из рук мальчишек и, задрав голову, с разинутой пастью метнулась через комнату. Если вместо нее здесь оказался бы огромный удав или даже сказочный дракон, женщины, вероятно, не сумели бы завизжать громче. Ящерица бросилась в сторону Джуди Джэбб. Но Джуди уже приходилось отбиваться от ящериц такой породы.
Подобрав юбки, она поддала башмаком ящерице так, что та взлетела до потолка и шлепнулась за кушетку, где угодила прямо на спину одному бульдогу, прикорнувшему там. Бульдог схватил ящерицу, яростно тряхнул и отшвырнул на миссис Мак-Дулан, потом снова вцепился ей в спину и трепал до тех пор, пока на нее не накинулись остальные собаки, ворвавшиеся в дом через раскрытую дверь.
— А ну, проваливайте ко всем чертям! — негодующе заревел отец, пинками разгоняя собак.
— Ребенок! Дай мне ребенка! — пронзительно кричала мать, вцепившись в отца.
— Пошли отсюда! — гаркнул Андерсон, замахиваясь на псов огромной ножищей.
— На место, Булли! — скомандовал хозяин бульдога.
Наконец всех собак изгнали за дверь, вслед за ними полетела и ящерица.
Церемония скоро окончилась. Все сияли от удовольствия, все, кроме Бартоломью. Он мирно спал. Но пастор, брызнув ему водой в лицо, бесцеремонно разбудил его. Поглядев на странное сборище, Бартоломью разревелся. Мать успокаивала его и так и этак, чего только с ним не делала — приплясывала, подкидывала испуганного бедняжку. Потом с ним нянчилась миссис Мак-Дулан, приговаривая: «Успокойся, успокойся, крошка». Но Бартоломью отверг все их ухищрения и раскричался до того, что стало страшно, как бы в нем что-нибудь не лопнуло. Все женщины по очереди пытались его унять, но безуспешно.
— Наверное, животик пучит, — сочувственно прошептала миссис Райен, и миссис Джонсон понимающе кивнула головой.
Мать снова взяла его на руки и показала собаку, но собаки не привлекали Бартоломью. Тогда Сэл выбежала с ним во двор и посадила его на старенького пасторского мула, стоявшего у изгороди в глубоком раздумье. И Бартоломью немедленно успокоился!
Длинный стол, сооруженный в сарае, был заставлен всякой снедью. Отец пригласил общество приступить к трапезе. Гости расселись на скамьях и принялись разглядывать убранство. Стены сарая были украшены зелеными ветками и початками кукурузы. В углу стояли мешки с лущеным зерном, а с балки свешивалась старая сбруя — отец охотно давал ее взаймы всякому, кто бы ни попросил. Вместе с Пэдди Мелони он раздавал жаркое; отец стоял у одного конца стола, а Пэдди — у другого. Оба орудовали длинными ножами. Отец священнодействовал молча и сосредоточенно, Пэдди же сопровождал все свои действия веселыми прибаутками.
— Вам курочки или свининки? — громко вопрошал он, выразительно лязгая ножом, и отваливал на протягиваемые ему тарелки солидные порции мяса.
Когда гости требовали от него добавки, он советовал им «добавить у себя дома». Пастора он называл «хозяином». В общем, Пэдди был в своей стихии!
Пир удался на славу. Гости сидели за столом, пока не опустошили все, что было наготовлено. Затем все вернулись в дом и начались танцы. Весь вечер до глубокой ночи не умолкая пиликала гармоника, а во дворе у повозок мелькали силуэты утомленных женщин с ребятишками на руках.
На выгоне измотанные мужчины, промокшие до колен от обильной росы в высокой траве, звали и ловили своих лошадей.
Какие странные и причудливые очертания принимало все это в темноте! И только, когда уже совсем рассвело, на восходе солнца последняя повозка, тяжело громыхая колесами, укатила с крестин Бартоломью.
Глава 2. Прощай, старая ферма!
