Зовет его господин Ворличек к себе в лавку и говорит: «Ну-с, голубчик, обойдите-ка вокруг этого прилавка!» Молодой человек этак осторожно обойдет и тут же от хозяина получает ответ: «Нет-с, голубчик, вы мне не подходите! У меня нужно пошевеливаться попроворней». Искал он так приказчика до тех пор, пока однажды не наткнулся на парнишку, который шмыгнул вокруг прилавка, все равно что ласка. «Вы мне нравитесь, — говорит ему Ворличек, — вас, говорит, принимаю. Но знаете, голубчик, у меня вы должны быть очень расторопный!» Короче говоря, послал он этого приказчика в свой филиал в Коширжах. До того был им доволен. А расторопный молодой человек за рождество распродал весь филиал и укатил с одной девкой из кабака «У Кутцров» в Италию».
От ручья Швейк возвращался в лагерь к солдатам вместе с надпоручиком Лукашем. Увидев, как Лукаш принимает из рук Балоуна полный котелок кофе, Швейк приложил руку к козырьку: «Так что осмелюсь пожелать приятного аппетита, господин обер-лейтенант!» Лукаш, не отрываясь от котелка, откликнулся: «Спасибо тебе большое, Швейк!» — «Швейк, — спустя минуту поинтересовался вольноопределяющийся Марек, — с каких это пор вы обращаетесь к господину обер-лейтенанту на „вы“, а он вас „тыкает“?» Швейк подарил ему лучезарный взгляд: «Он, понимаете, хотел, чтобы я с ним тоже перешел на «ты», мы с ним у ручья сливовицу на «брудершафт» пили. Он очень хороший человек и переходит на «ты», как только слышит грохот пушек. Дайте только срок, когда пойдет стрельба из винтовок, с нами будет на «ты» сам господин полковник!»
Потом Швейк разыскал каптенармуса Ванека, который ему сообщил, что будут выдавать вино. Что касается выдачи вина, то это была, вообще, замечательная особенность австрийской армии, не без основания именуемая солдатами «сплошным жульничеством». Вина выдавалось по ведру на роту. Первым к ведру подходил штабной фельдфебель и зачерпывал себе полный котелок; затем подходил каптенармус и следовал его примеру. Потом подходили кашевары и офицерские денщики. Кончалось это, по обыкновению, тем, что когда капрал подходил к своему отделению и давал команду «Вино делить!», солдаты, заглянув в ведро и увидев на дне две ложки красной жижи, говорили: «Пейте уж сами, господин капрал! Оно, ей-богу, усы мочить не стоит…»
Поэтому и Швейк воспринял это известие очень хладнокровно: «Враки все это, трепня одна… Вино выхлещут господа офицеры, а нам только дадут понюхать, чтобы никто не сказал, что не выдается все довольствие, как положено. Когда наши драпали из-под Красника, был там один солдат, учитель. Остановил он где-то командующего корпусом и говорит, что уже неделю не было ни приварка, ни хлеба, а ведь солдатам все это положено! А этот самый генерал ему отвечает: «Да, да, правильно, право на это имеете, а вот хлеба у нас не имеется. Это вам должно быть ясно, nicht wahr, не правда ли?» После этого учитель угодил в психиатричку и там все время ходил по палате и приговаривал: «Выдайте нижним чинам, что положено! Не изволите, господин генерал, „что положено“ с майонезом?»
Один солдат нес из ручья воду. Лейтенант Дуб направился к нему: «Что ты несешь? Зачем тебе эта вода?» — «Осмелюсь доложить, напоить лошадь». — «Где ты ее набрал? В ручье? Himmellaudon, черт возьми! С каких это пор позволено брать воду в ручье?» На этот вопрос, хоть он к нему и не относился, ответил Швейк: «Осмелюсь доложить, вода в ручье как ни на есть безвредная! Господин обер-лейтенант мыли в ней ноги, а потом из этой же воды пили кофе. Так что господин обер-лейтенант ничего не могли в нее насыпать…» — «Я вас прикажу привязать и не отвязывать, пока не почернеете! Как мумия египетского фараона!» — проревел поручик Дуб. — Не стройте из меня сумасшедшего!.. Или, Иезус-Мария, если бы мы не стояли лицом к лицу с врагом, я бы нашел, как от вас избавиться, вы… вы, чудище, позор всего полка! Марш отсюда! Abtreten!
«Ну и орет… что твой бык! — заметил после ухода Дуба один солдат. — Когда я был в Чаславе, в ландверском еще служил старик Цибулка, тот тоже так орал. Рапорт Цибулка всегда принимал верхом и орать надо было на весь двор, а сам он орал больше всех: «Вы, рекрут задрипанный, — орет, бывало, старик, — говорите громче, не то я вам вашу ряжку от уха до уха раздеру, чтоб слышно было. Вы что думаете — что будете шептать себе под нос, как старая потаскуха на исповеди?! Donnerwetter! Представьте себе только, что перед вами ваш капитан и ему из-за вас приходится напрягать уши!» Одним словом, капитан орал так, что из соседних Врдов послали бабы депутацию к полковнику, нельзя ли, мол, это запретить. Потому, дескать, что у детишек от этого делается родимчик!»
После обеда весь лагерь превратился в огромное стадо обезьян, занятых ловлей вшей: каждый держал перед собой рубашку или подштанники и рыскал глазами по полотну, как астроном по небу. Некоторые мазались серой мазью. При этом, само собой, завязалась беседа. «Говорят, хорошо помазаться керосином, — сказал один, — людям это помогает против вшей все равно, что свиньям». — «„Политика“ писала, что вши в шелковом белье совсем не водятся», — сказал другой. Швейк же на все это ответил: «Было бы самое лучшее дать им помереть от старости. Да только это не разрешается, — чтобы солдат позволил вшам себя сожрать. Солдат должен помереть за государя императора, а не для ради того, чтобы нажралась пара каких-то дурацких вшей!»
То был хороший, приятный день. Солдаты простирнули нехитрое свое бельишко и засели за карты. На востоке гремели пушки, а тут раздавались мирные термины бессмертного марьяжа: «ре», «туты», «боты», «сбрось валета, балда, олух царя небесного!» Швейк, который дулся в карты до самой темноты, пошел прилечь к полевой кухне. Укрывшись шинелями, там уже лежали Балоун, Ванек, Марек и повар Юрайда, который не спеша толковал: «Каждая из этих звезд — свой особый мир. Пожалуй, там тоже есть люди и животные, в которые переселяются души умерших». — «По всему, какая-то доля истины в этом будет, — отозвался Швейк. — Господин каптенармус, не крутите головой. Знали бы вы пани Маршалкову с Жижкова, сразу бы поверили.
Она, эта пани, была ясновидицей. Гадала на картах, а также умела вызывать духов. А я слыхал об этом от одного студента-медика, который жил у нее на квартире. Этот самый медик из чисто научного интереса захотел все это проверить и предложил пани Маршалковой, что будет ей помогать… заместо медиума. Так он и работал со своей квартирной хозяйкой напополам, а когда началась война, бабы у нее перед дверью в очереди стояли… Потом уже пани Маршалковой не хотелось говорить всем женщинам одно и то же, что мужья их, дескать, вернутся с войны живыми да здоровыми, и некоторым, которые ей давали поменьше, она говорила, что муж уже убит. Ну, а глупые бабы тут же давай крыть государя императора. Почтенную Маршалкову потянули в полицию.
Сперва ее хотели повесить за государственную измену, но потом отпустили и сказали, что брать за гадание она может, сколько захочет, но предсказывать должна только хорошее. И вот приходит к ней однажды жена какого-то судейского. Приснилось ей, что, дескать, муж, который в военном суде на Градчанах судит дезертиров, умер, и душа его за грехи прерывает нынче в лошади. Вообще-то он этого, конечно, заслуживал, потому что с людьми обращался как последний живодер… Мадам судейская дала десятку, и пани Маршалкова пошла будить своего студента, чтобы шел представлять медиум. А медик был в стельку и все время засыпал, так что пани Маршалковой приходилось его шпынять, чтобы он хоть что-нибудь говорил.
Но когда дух этого судейского все же в него вселился, медик сказал, что чувствует себя теперь взаправду лошадью и что дух его будет пребывать там до тех пор, покамест он не усвоит все лошадиные привычки. «А много тебе еще учиться, лапочка?» — пролепетала мадам. «Теперь уже немного: я уже умею жрать овес, пить из бадейки, жевать сено и спать стоя. Моя душа обретет свободу, — вдохновенно продолжал декламировать медик, — как только научусь справлять нужду на ходу! Этого я еще не умею». Ну, а потом пани Маршалкову посадили вместе с этим медиком». Юрайда ткнул Швейка коленкой и в сердцах проговорил: «Швейк, вы нас тут дурачите и насмехаетесь над таинственнейшей из наук! Бог вас за это накажет!»
Но Швейк продолжал: «А поелику мы сегодня так лихо ловили вшей, я вам еще расскажу про одного учителя естествознания. Ужасно он, знаете ли, досадовал, что нету у него в гимназической коллекции этих насекомых. И вот приходит он раз на речку Изеру к плотине и видит какого-то босяка, который ловит вшей. Говорит ему, подарите мне, пожалуйста, парочку. Босяк сует руку подмышку и вытаскивает целый пяток: «Пять штук по два гривенника, это, говорит, господин учитель, крона. Так что гоните!» Но учитель был страшный жила, платить ему было никак неохота: «Неужто вы хотели бы за своих вшей деньги?!» А почтеннейший бродяга сунул вшей обратно подмышку и как рявкнет: «Ну, так разводите себе их сами!»
