— Скажите, вы будете это пить? Нет? Что? Это не ваше? Ага… Тогда я допью, с вашего разрешения. Спасибо. Вы знаете, вот так я живу. Знаете, все по-разному живут, а мне вот так создателем дано. Здесь свободно? Я присяду? Иногда, знаете, мясо оставляют, но мяса сейчас не хочется, а вот выпью с удовольствием. А вот пить, действительно, хочется.
Бомжик подвинул к себе две недопитые бутылки и начал тщательно протирать горлышко одной подолом пальто.
— Надо протереть обязательно. Дезинфекция. Я всегда протираю.
— У вас льётся, — заметил Бурмакин.
— Ах, какая жалость, — бомж по-прежнему лил воду на пол.
— Э, мужик, поответственней, — брезгливо посторонился Иван.
— Жалко. Не со всеми диалог получается. Не со всеми. Да, разные люди встречаются. Иногда прогоняют. Могут и побить когда. Разные люди. Что же поделаешь? Я ведь давно уже хожу. Много чего видел. Накопилось. Деньги ведь есть, я в них не нуждаюсь. Да. А вот попить иногда хочется. Что же здесь поделаешь? Вот так и живу. Уже три тысячи лет хожу. Вы не думайте.
— Я и не думаю.
— Я три тысячи лет почти что хожу. Вы знаете, у меня сначала монолог был. Я ведь недавно стал диалог говорить. Я ведь знаете, только с собой говорил. Только сейчас диалог начинаю. Диалог нужен. А накопилось потому что. Не могу в себе держать. Я не могу дома сидеть. Вот так ходишь — много правды узнаёшь. И накапливается много.
— Быва-а-ает.
— Дома-то мне сидеть нельзя, я ходить должен. Я много чего уже видел. И знаю правды много. А женщины вот нет. Да. Женщины нет. Что же делать? Потому что, какая женщина выдержит? Я же хожу, всё время и много правды вижу. Не той правды, что в газетах. Знаете? А той правды, что сам вижу. Кто же это выдержит?
— Никто.
— Да. Пойду опять. До свидания. Я бутылки захвачу?
— Конечно.
Бомжик слинял, ровно через минуту появились славянские Боги.
— А где наши бутылки? — опешил Припекала.
— Один клошар попросил, я ему их отдал. А вы что, минералки хотите? Я вам сейчас закажу.
— Щедрый ты, Ванятка, аж жуть, — расхохотался Припекала.
— Это был Велеслав, — загробным голосом сообщил Переплут.
— Не гони, — улыбка сползла с губ Припекалы.
— Он, точно, он. Я его душок до сих пор помню, вонизм старого придурка и завистника. Он взял бутылки с нашим дыханием и предъявит их в качестве доказательств.
— Каких доказательств? — не въехал Бурмакин.
— Что мы без спроса Высших Богов навещали людей. Давно он ушёл?
— Минуту назад.
— Мы его нагоним! — рявкнул Припекала, — за нечего делать!
Троица вскочила из-за стола и устремилась на выход.
Анчуткам стало скучно и душно в тесной переноске. Первым на пол выбрался Спиридон, следом вылез Ермолай. Они осторожно выглянули из-под стола и увидели пропитого дядячку, сидящего в углу и лакающего в одинаре водку. Спиря пошевелил пятачком.
— Ну, чё, Ерь, взлохматим пассажира?
— Дава-а-ай.
Анчутки мигом скукожились до десяти сантиметров и обернулись чёртиками ядовито-зелёного цвета, их кожа стала голой и влажной, как у озёрных лягушек. Они вскарабкались на стол и спрятались за бутылкой водки. Место для дислокации они выбрали преотлично, кроме пропойцы их никто не мог увидеть. Еря прогулочным шагом вышел из-за бутылки, небрежно облокотился о стопку и подмигнул забулдыге.
— Мужик, а, мужик, ты меня видишь?
Выпивоха поперхнулся и закашлялся, его взгляд остекленел и обезумел. Следом за Ерей из-за бутылки показался Спиря, он подошёл к стопке, сунул туда пятачок и понюхал содержимое. Поморщился, чихнул и грозно пропищал:
— Всё бухаешь?!
У мужика изо рта выпала оливка, она шлёпнулась на стол и покатилась по направлению к Спире. Спиридон обработал её, словно мяч и паснул Ермолаю, а тот, как заправский футболист отправил её обратно мужику в рот. Пропойца сделал глотательное движение и снова впал в ступор.
— Ну, ты, дятел тоскливый! — начал допрос Еря, — отвечай, когда с тобой чёртики разговаривают! В глаза смотри! Сколько дней квасишь, образина?
— Вы хотели сказать, лет? — проблеял мужик.
— Ах, ле-е-ет, — одобрил Еря, — это же совсем другое дело. Сразу видно — наш человек.
— И как же тебя кличут, наш человек? — поинтересовался Спиря.
— Ростислав Афанасьевич.
— И что же ты пьёшь? А-а-а? Ростислав Афанасьевич?
— Всё, что горит.
— Что, и мазут пробовал?
— Не-е-ет.
— А мне доводилось, — прихвастнул Спиря, — как-то целую цистерну в одну лузу схомячил.
— И как? — округлил глаза Еря.
— Параллельно. Правда, от моей отрыжки все хомячки в округе сдохли, и в Исландии вулкан зафурычил, но в остальном — без последствий.
— Братцы, а вас потрогать можно? — осмелел Ростислав Афанасьевич.
— Жену свою трогай.
Афанасьич осёкся. К столику приблизился официант.
— С кем ты всё время разговариваешь? Сам с собой что ли?
Афанасьич боязливо показал пальцем на стол. Анчутки тут же стали невидимыми.
— Видишь?
— Что?
— Зелёных чёртиков?
— Ты что, командир, уже до «белочки» наковырялся?
— Да вот же они, — Афанасьич поднял бутылку, потом стопку.
Чёртиков нигде не было.
— Шёл бы ты отсюда. Нашему заведению проблемы ни к чему.
— Они только что были здесь! — заорал на весь зал Ростислав Афанасьевич, — я не вру! Ты что, мне не веришь?!
— Проваливай отсюда, доходяга. Он мне ещё бузить будет, — официант собрался уже применить физическую силу, но тут его позвали в другой зал.
— Скоро вернусь, — предупредил он.
Анчутки вновь материализовались.
— Этого официанта нужно уволить за профнепригодность, — внёс рацпредложение Спиря, — он же подслеповатый.
— Куда только смотрит метрдотель? — возмутился Еря, — такой блюдонос может запросто перепутать соль и сахар.
— Щи и борщ, — подхватил Спиря, — яблоки и груши и, что самое обидное — сало и осетрину.
— Но я-то вас вижу и слышу! — возликовал Афанасьич, — значит, я — избранный.
— Само собой.
— Да, — расплылся алкозавр в дурашливой улыбке, — я такой. А теперь сгиньте! Пошли к чёртовой матери!
— Ага, размечтался, — хихикнул Ермолай.
— Ах, ты чёрт с рогами! — забулдыга схватил с соседнего стола пивной бокал и накрыл им Ерю, как надоедливую осу, — тварь! Нечисть! Сгною тебя здесь, как оппозиционера!
Еря заметался в стеклянной западне. Тогда Спиря стал расти, расти, и достиг трёхметрового роста. Он взял Афанасьича за шиворот, вздёрнул на воздух, и принялся трясти, как грушу, пропитушка лишь ногами засучил.
— Ты… моего брата… в темницу заточил? Нет, и не будет тебе прощения, — тонким фальцетом записклявил Спиридон, — пока-а-айся, великий грешник, пока-а-айся! Ерька, ну, как тебе мой дивный волжский бас?
— Спирька, сколько раз можно говорить, у тебя не бас, а дискант, фистула, — пропищал из своего заточения Еря.
— Сам ты фистула.
— Завяжу пить, вот те крест завяжу, — побожился Афанасьич, болтая ногами в воздухе.
— Не вздумай, — Еря, с помощью Спири, выбрался из бокала и погрозил выпивохе пальцем, — Переплут нас тогда уроет.
— Это ещё кто такой?
— Поверь, Ростислав Афанасьевич, лучше тебе с ним не пересекаться, — пискнул Спиря, роняя пьянчужку на пол.
— Предъявите мне его! — заблажил пропойца, — немедленно! Я ему устрою Куликовскую битву!
— Я сейчас кого-то за ушко, да на солнышко! — в зал ворвался злой, как чёрт, официант.
Анчутки сделались невидимыми и шмыгнули в переноску, а блюдонос потащил Афанасьича за шкирку из зала.
— Так всегда и бывает, — проскулил из переноски Ермолай, — пришёл халдей и всех разогнал. К чёртовой бабушке.
Велеслава, конечно, не догнали, нищеброд, как сквозь землю провалился. Тройка рысаков, кляня магического стукача, и, прихватив переноску с анчутками, отправилась домой. Возле подъезда их уже поджидал Чемоданов.
— Вань, — прогундел Тимофей, — ты слышал новость? Всех наших менагеров из пяти отделов кроме тебя и Лерки уволили.
— За что? — опешил Бурмакин.
— За гульбарий в офисе. Все же нажрались как свиньи, а Олежек Кандаурову коленом по яйцам засветил. Ты что, не помнишь?
— Не-е-ет, — Бурмакин в ужасе уставился на Переплута.
— Значит, ты тоже знатно накидался. Меня-то за что выгнали?! — взвился Тимоха, — я единственный из всех, кто не бухал!
— За компанию, — хмыкнул Припекала.
Переплут захихикал, но внезапно увидел шагающую к ним Веру. Над её головой отсвечивал золотистый нимб. Бог пьянства судорожно захлопнул рот и потащил Припекалу в сторону.
