Впереди блеснул слабый огонь, раздался глухой выстрел, за ним второй. Это стрелял из своей двустволки начальник строительства. Нюра догадывается, что он стоит на крыльце, ожидая ее. Она с трудом добирается до двери и тихо плачет от радости.
Сашка спит. Варя с трудом стаскивает валенки с одеревеневших ног сестры. Начальник строительства наливает из термоса горячий чай и предлагает коньяк для растирания. Из розового жакетика Нюры вываливаются два яблока и катятся под кровать.
— Сумасшедшая мать! — говорит начальник строительства. — Апельсинов хотела купить! Да разве апельсинами в деревне торгуют? — И, растирая замерзшие ноги прораба, он ласково добавляет: — К весне у нас, в Магнитогорске, наверное, родится десятка два младенцев, и я, честное слово, построю здесь ясли. Вот увидите, Анна Григорьевна, ясли будут первым действующим цехом металлургического комбината!
1930 г.
Этот день в жизни молодого бригадира Хлудова начался прогулом. Утром, когда бригадир открыл глаза, солнце било прямо в окно. Часовая стрелка подходила к десяти, и Хлудову стало ясно: рабочий день потерян.
Хлудов повернулся к стене, чтобы спрятать воспаленные глаза от солнца, но этот маневр не принес ему покоя. Солнечный морозный день отпечатался на стенах барака яркими светлыми полосами, и от этой белизны щемило в сердце. Хлудов зло сбросил с себя одеяло.
— Все равно не выйду, — сказал он. — Пусть что хотят делают…
И это «пусть» вышло из горла неприятным, застуженным хрипом. Хлудов откашлялся и прощупал вспухшие железы.
Солнце подымалось все выше и выше. Сидеть в бараке не было никакой мочи, и бригадир стал одеваться. Он вытащил из сундука новые суконные брюки, надел мягкие сапоги из хорошего хрома и намотал вокруг шеи теплый зеленый шарф, подаренный ему Екатериной Никифоровой, медицинской сестрой пункта первой помощи.
На плотине в разгаре был обычный трудовой день. От левого берега до станицы Магнитной, на всем километровом протяжении эстакады, размеренно шли вагонетки, стучали топорами плотники, бетонщики с шумом валили в бункеры горячее месиво.
Хлудов прошелся в своем праздничном наряде по грохочущей эстакаде и остановился у бетонного завода. Шарф горел у него на шее зеленым пламенем, и молодому бригадиру казалось, что каждая идущая навстречу брезентовая спецовка смотрит на него с укором.
В двенадцать часов загудел паровоз, поставленный у бетономешалки для нагрева воды: старая «Щука» требовала угля и подзывала к себе подсобных рабочих. Но подсобники не появлялись.
Несколько дней назад Хлудов не оставил бы «Щуку» голодной и подбросил бы ей мимоходом в топку несколько лопат угля. Но сегодня он твердо решил ни к чему не притрагиваться и медленно шел мимо плачущего паровоза.
У пункта "Скорой помощи" Хлудов остановился. Зайти к врачу за бюллетенем в эти горячие дни было, по его мнению, последней степенью комсомольского падения. Но сегодня Хлудов махнул на все рукой. Он медленно вошел в приемную и стал снимать куртку.
— Разве тебе хуже? — испуганно спросила Катя и, не дожидаясь ответа, вызвала из соседней комнаты доктора.
— Вам, молодой человек, — сказал доктор, — надо держать ноги в сухом месте. Промокшие сапоги при вашем горле — катар.
— Я так и решил, — сказал Хлудов, напрягая застуженное горло. — Пока не вылечусь, в котлован не полезу.
— Пейте горячее молоко с боржомом, — говорил доктор, подписывая бюллетень, — а дня через два загляните снова.
В здравпункте ожидающих не было, и Катя решила проводить Хлудова. Она шла рядом с любимым и щебетала о всяких пустяках.
Когда они поравнялись со «Щукой», Хлудов сказал, что идет в барак, и попрощался с Катей. Он подождал, пока Катя скрылась за дверью здравпункта, и пошел под эстакаду. Ему хотелось хоть издали посмотреть на своих ребят, которые впервые работали без него.
"Пейте горячее молоко с боржомом! Да, я буду пить горячее молоко с боржомом, — зло сказал самому себе Хлудов. — Я больной, и я имею право не ходить на работу".
Хлудов встал за бетонным бычком, прячась от холодного ветра. В котловане было столько же воды, сколько осталось после ночной смены. Крепкий ледок стянул ее прозрачным панцирем, и землекопам пришлось сделать широкую прорубь, чтобы черпать воду наверх.
"Хорошо сработал товарищ бригадир", — подумал Хлудов, стоя в двадцати метрах от укрощенного "котлована.
Этот котлован звали на плотине «бешеным». Три неплохие бригады землекопов ушли отсюда, так и не добравшись до гранитного дна. Да и как можно было добраться до этого самого дна, если людям приходилось стоять по пояс в ледяной воде и поднимать наверх песок-текун, который сползал с лопаты, даже не показавшись над прорубью!
Вода была смертельным врагом землекопов, поэтому Хлудов, бригадир четвертой по счету бригады на одиннадцатом котловане, начал с того, что поставил всех ребят на откачку. Два дня работали комсомольцы ведрами. Два дня клубился белый пар над взмокшими спинами, но проклятая вода не убывала. Подземные ключи быстро заполняли котлован, не давая ребятам отдыха.
И тогда Хлудову пришла в голову счастливая мысль. Он решил отрезать котлован от водоносных слоев почвы. Хлудов сколол весь лед в котловане и заключил водное зеркало в четырехугольную дощатую раму. Комсомольцы равномерно укладывали по каждой стороне этой рамы мешки с песком. Под их тяжестью рама медленно погружалась на дно, окружая котлован водонепроницаемой броней.
Хлудов теплее укутал горло пуховым шарфом. Он задумчиво смотрел на воду, из которой не вылезал три последних дня, и ему вспомнились смерзшиеся, окровавленные портянки, которые товарищи отдирали от его распухшей правой ноги.
Сегодня бригада работала без напряжения. Одна четверка комсомольцев живым конвейером подымала полные ведра наверх, вторая грелась у костра, а третья зачищала дно для бетонировки.
Вода в котловане стояла не выше двадцати сантиметров, так что голенища сапог оставались сухими. Надо было, конечно, подойти к ребятам, подбодрить их, но Хлудов не шевельнулся. Он даже не крикнул на рыжего бестолкового Ваську, который неизвестно для чего стал бить огромным ломом по дощатому основанию песчаной стенки. Васька мог сдвинуть затопленные доски и снова пустить подпочвенные воды в котлован.
Но Хлудов молчит. Он будет держать ноги в сухом месте, как советовал доктор. А Васька все еще орудует ломом. Вот еще какой-то дурак подходит к нему на помощь, и из-под приподнятой доски забурлил поток. Прорубь так быстро стала заполняться водой, точно все ключи мира устремились в этот с таким трудом отвоеванный котлован. Первым выскакивает из воды Васька.
— А лом? — хрипит Хлудов, подбегая к проруби.
Он ложится на лед, чтобы вытащить из-под доски проклятый лом, но рука уже не достает дна.
Хлудов делает нечеловеческие усилия, чтобы не закричать от боли, и медленно сползает в прорубь.
Сначала погружается одно плечо, потом другое, и наконец бригадир с головой скрывается под водой.
Хлудов нащупывает мешки с песком, упирается коленями в вязкое дно и вытаскивает лом наружу.
Доски садятся на свое место, и комсомольцы тащат под руки своего бригадира к пункту медицинской помощи. Тяжелый конец оледеневшего зеленого шарфа жестоко хлещет парня по зябнущему телу.
1931 г.
Они приехали к нам со строительства Сталинградского тракторного завода, и со дня их приезда на «Магнитку» Петраков почти никогда не видали порознь. Петраки работали в одной смене, в одной бригаде и сидели всегда на комсомольских собраниях рядом.
В январе, когда свирепые уральские ветры кружили по улицам рабочих поселков и конопатили барачные щели снежной пылью, Петраки не мерзли на койках, как мерзли мы. Они заворачивались в два одеяла, ложились на один матрац и спокойно спали до утра, согреваемые теплом своей дружбы.
Сталинградцы утверждали, что Петраки большую часть своей сознательной жизни провели вместе. Ребята заменили дружбой ласку родителей, которые погибли под белоказачьими саблями в дни гражданской войны. Они вместе попали в детдом и вместе убежали оттуда. В 1928 году друзья присоединились к артели смоленских сезонников и приехали в Сталинград.
Здесь Петраки приобрели квалификацию клепальщиков, здесь, в кузнечном цехе, они получили свое трудовое крещение и отсюда поехали в Магнитогорск с первой партией сталинградских комсомольцев.
Так два Петра за свою дружбу были прозваны Петраками и привезли свое новое имя к нам на стройку.
Начальник строительства, поднимаясь при ежедневном обходе на высокие леса второй домны, больше, чем где-либо, задерживался у горна сталинградцев. Петраки работали в эти минуты с удвоенной энергией, и нагревальщица едва успевала подносить им раскаленные заклепки, которые одна за другой становились на места в стальных листах доменного кожуха. Петраки вгоняли в пот нагревальщицу, стараясь поразить начальника строительства искусством пневматической клепки, а начальник удивлялся другому. Он смотрел на обветренные лица ударников и хотел найти правильное определение той силе, которая их соединяла.
