Вдруг он вздрогнул, полный гнева:
Всемогущий Магадэва!
Неужели?.. В самом деле!.. Полюбуйтесь!.. Вот скандал!
В неприкрашенной натуре
В листовой карикатуре
На странице предпоследней сам себя он увидал.
(Нигилисты-журналисты,
Хулиганы-портретисты!
Вы, бросающие камни, разве вы не без греха?)
В теплом стеганом халате
Безмятежно на кровати
Сладко дремлет обыватель, обрастая шерстью мха.
В глубине его алькова
Поясной портрет Баркова,
Под рукой на этажерке пестрых книг солидный ряд:
Сонник с ярмарки Ирбитской,
Десять книг madame Вербицкой
И великий, многоликий, неизменный сыщик Нат!..
Вновь скрипит матрас пружинный…
И с усмешкою звериной
Он с постели, возмущенный, огорченный, злобный встал
И на корточках, у печки.
На вонючей сальной свечке
Жжет, томимый острой местью, сатирический журнал!
В эту ночь оставим книги.
Сдвинем стулья в крепкий круг:
Пусть, звеня, проходят миги.
Пусть беспечность вспыхнет вдруг!
Пусть хоть в шутку
На минутку
Каждый будет лучший друг.
Кто играет — вот гитара!
Кто поет — очнись и пой!
От безмолвного угара —
Огорчительный запой.
Пой мажорно.
Как валторна.
Подвывайте все толпой.
Мы, ей-богу, не желали,
Чтобы в этот волчий век
Нас в России нарожали
Для прокладки лбом просек…
Выбьем пробки!
Кто не робкий.
Пей, как голый древний грек!
Век и год забудем сразу.
Будем пьяны вне времен.
Гнев и горечь, как заразу.
Отметем далёко вон.
Пойте, пейте.
Пламенейте,
Хмурый — падаль для ворон!
Притупилась боль и жало.
Спит в тумане Млечный Путь…
Сердцу нашему, пожалуй.
Тоже надо отдохнуть. —
Гимн веселью!
Пусть с похмелья
Завтра жабы лезут в грудь…
Други, в пьяной карусели
Исчезают верх и низ…
Кто сейчас, сорвавшись с мели,
Связно крикнет свой девиз?
В воду трезвых.
Бесполезных,
Подрывающих акциз!
В Шуе в мае возле сваи
Трезвый сыч с тоски подох,
А другой пьет ром в Валдае
И беспечно ловит блох.
Смысл сей притчи:
Пейте прытче
Все, кто до смерти засох!
За окном под небосводом —
Мертвый холод, свист и мгла…
Вейтесь быстрым хороводом
Вкруг философа-стола!
Будем пьяны!
Вверх стаканы!
С пьяных взятки как с козла…
Эпохе черной нашей нужен
Не демон Лермонтова — нет,
Он только б ею был сконфужен, —
Ведь гордый демон был эстет.
Веселый немец Мефистофель,
Попав в российские пески,
Брезгливо сморщив умный профиль.
Пожалуй, запил бы с тоски.
А бес-moderne [16], вихляя задом.
Повыл, как пьяный пономарь,
И, зараженный трупным ядом.
Уполз к Венгерову в словарь…
Нет, нет! Эпохе нашей жалкой
Совсем особый нужен черт:
Черт-геркулес с железной палкой,
С душою жесткой, как ботфорт.
Чтоб руки, словно молотилки,
Зажавши палку, ночь и день
Глушили б темные затылки.
Бросая в кучу пень на пень…
Но дьявол-скепсис, как гадалка,
Смеясь пророчит: «Пустяки!
Быть может, выдержала б пешка.
Да черта разорвут в клочки».
У крыльца воробьи с наслаждением
Кувыркаются в листьях гнилых…
Я взираю на них с сожалением,
И невольно мне страшно за них:
Как живете вы так, без правительства.
Без участков и без податей?
Есть у вас или нет право жительства?
Как без метрик растите детей?
Как воюете без дипломатии.
Без реляций, гранат и штыков.
Вырывая у собственной братии
Пух и перья из бойких хвостов?
Кто внедряет в вас всех просвещение
И основы моралей родных?
Кто за скверное вас поведение
Исключает из списка живых?
Где у вас здесь простые, где знатные?
Без одежд вы так пресно равны…
Где мундиры торжественно-ватные?
Где шитье под изгибом спины?
Нынче здесь вы, а завтра в Швейцарии, —
Без прописки и без паспортов
Распеваете вольные арии
Миллионом незамкнутых ртов…
Искрошил воробьям я с полбублика,
Встал с крыльца и тревожно вздохнул:
Это даже, увы, не республика,
А анархии дикий разгул!
Улетайте… Лихими дворянами
В корне зло решено ведь пресечь —
Не сравняли бы вас с хулиганами
И не стали б безжалостно сечь!
