Дженет Робертс
Озорная леди
Весь этот серый апрельский день Мэри Маргарет Макгрегор провела в неудобном, качающемся экипаже, то и дело нетерпеливо наклоняясь к окошку, чтобы снова увидеть монотонный сельский пейзаж Корнуолла[1]. Сейчас, на исходе дня, в приближавшихся сумерках, она чувствовала себя слишком усталой, чтобы продолжать это занятие. Она ехала почти двое суток, ощущая озноб из-за весенней прохлады, чувствуя себя несчастной, и неясная тревога шевелилась в ее душе. Чем больше ныло ее тело и болела голова, тем чаще мелькала мысль: «Ох, какая же я дурочка!» Она оставила «хорошую работу» (хотя при воспоминании о ней губы девушки кривились), бросила все и пустилась в эту бесконечную поездку, чтобы выйти замуж за человека, которого едва знала, живущего там, где она никогда не была.
Она откинулась на спинку сиденья с легким вздохом облегчения, довольная тем, что наконец-то одна в экипаже. Последний попутчик — фермер сошел дюжину остановок назад. Теперь она могла поудобнее вытянуть ноги, сдвинуть на затылок серую шляпку, скромно пристроившуюся на ее густых огненно-рыжих волосах, могла зевать и сколько душе угодно с грустью размышлять о прошедших годах. Ее родители умерли от лихорадки, когда ей было двенадцать. Она оставила школу и, унаследовав весьма скромное состояние, стала горничной, а затем гувернанткой в большой семье Эвертонов. Теперь в этой семье было уже девять детей (от двух до восемнадцати лет, причем ожидали еще одного ребенка), и услуги Мэри становились все более необходимыми и ценными, однако выражалось это не в увеличении жалованья, а в росте требований.
Она улыбнулась: забавно было вспоминать испуг и уныние Робина и Люсинды Эвертон, когда они в конце концов осознали, что их горничная, гувернантка, компаньонка, экономка, — все в одном лице, покидает их.
— Но вы ведь были здесь счастливы! И мы обещали, что у вас здесь будет дом на всю жизнь, — причитала миссис Эвертон, машинально продолжая убаюкивать своего младшего ребенка.
— Я собираюсь выйти замуж, — сказала девушка, с трудом веря собственным словам.
— Вы почти не знаете этого парня! — строго заметил мистер Эвертон. — Попросите его прийти еще. Слишком уж поспешно все решилось. Это неприлично.
Мэри откинула с лица свои великолепные волосы, глядя на обоих с лукавым юмором, редко покидавшим ее.
— Он говорит, что он виконт, — весело сказала она. — Хотя в этом еще надо убедиться. Но живет действительно в замке, так что для меня это интересная смена обстановки. Я посмотрю, что там такое, когда приеду. Мы ведь еще не женаты, и я всегда вольна передумать…
— …и вернуться к нам, — быстро ввернула миссис Эвертон. — Хотя, предупреждаю вас, Мэри, к тому времени мы, возможно, уже возьмем другую девушку. Это хорошее место, и вы должны признать: мы были добры к вам.
Тень пробежала по лицу Мэри. Она не могла заставить свой непослушный, честный язык сказать, что они были так уж добры к ней. Немало трудностей выпало на ее долю с того дня, когда она пришла к ним десять лет назад, двенадцатилетней девочкой: несколько выходных в течение года, жалкие, с неохотой выдаваемые шиллинги, сердитые слова, работа с пяти утра до полуночи, а иногда и позже, когда болели дети, что случалось довольно часто. Она страшно уставала.
Мэри молчала.
— Вы неблагодарная, легкомысленная, безрассудная девушка, — наконец после паузы произнес мистер Эвертон, когда супруги поняли, что она твердо решила уехать. — И даже не думайте возвращаться к нам. Мы немедленно наймем кого-нибудь другого, желательно женщину постарше и понадежнее вас!
Это уже задело Мэри. Она открыла рот, чтобы возразить, но тут же опять крепко сжала губы. Она добросовестно выполняла все возложенные на нее обязанности, даже довольно неприятные. Через несколько лет, когда она достигла привлекательной зрелости, во время вечеринок ее не выпускали из детской комнаты, чтобы она не затмевала глупых и некрасивых дочерей Эвертонов. На танцевальных вечерах ее услуги больше не требовались. Чтобы понять причину этого, ей достаточно было только взглянуть в зеркало и сравнить свою стройную, с изящными формами фигуру и огненные золотисто-рыжие локоны и пухлые телеса, неважный цвет лица и тусклые волосы юных Эвертон.
Как ей посчастливилось познакомиться с молодым Кристофером Хантингдоном, виконтом Кортли, и выкроить время для двух встреч с ним в саду, так и осталось для нее загадкой. Но это случилось. Он смотрел на девушку с трепетным восхищением, объяснился в любви, благоговейно поцеловал руку и поклялся скоро вернуться, чтобы забрать ее с собой. Он, разумеется, сделал ей предложение, и она согласилась, едва веря, что все это не сон.
Проходили долгие недели, в течение которых она с горечью думала, что он ее забыл. Затем пришло то невероятное, бесценное письмо вместе с деньгами. Он написал, что не может сам приехать и ей придется одной отправиться к нему. Присланные десять гиней были на дорогу. Мэри не колебалась ни минуты и сразу же написала ему, что едет.
Она была готова на все, на все, чтобы только оставить эту грубую, тяжелую работу, это неблагодарное занятие, которое уныло маячило перед ней как перспектива так бесцветно жить долгие годы до конца ее дней в этой семье. От нее все время что-то требовалось, ей всегда приказывали; была нужна не она сама, не теплота ее сердца и сообразительный ум, а только ее ловкие руки.
Быть любимой, думала она страстно, быть любимой! Никто ее не любил с тех пор, как умерли родители. Никто не любил, хотя ее сердце пылко желало этого и глаза нередко пощипывало от сдерживаемых слез. Она чувствовала себя опустошенной, хотя в жизни ее было полным-полно дел.
И вот Кристофер влюбился в нее. Его глаза сверкали, когда он смотрел на нее. Его руки трепетно касались ее, его поцелуй как жалом уколол ее маленькую, розовую, трудолюбивую руку. Он будет любить ее и защищать, даст ей настоящий дом. Замок? Ей было все равно, пусть даже в действительности оказалось бы, что это обычный деревенский дом. Только бы быть желанной, нужной, только бы тебя защищали и любили.
Экипаж вдруг резко остановился, послышалось протестующее ржание усталых лошадей. Кто-то открыл дверь и опустил раздвижные ступеньки. Окоченевшая, она с трудом выбралась и огляделась вокруг. Какая-то деревня с оштукатуренными и опрятно выглядевшими домами в черно-белую полоску. Двор гостиницы казался чистым и аккуратным; на услужливом, проворном хозяине был свежий синий фартук. Он подошел к девушке и помог вытащить ее видавшую виды дорожную сумку и саквояж.
