Она была так раздражена, так скептически настроена к услышанному и в таком ужасном состоянии, что едва понимала его слова. Она только знала, что он оскорбляет ее. Сначала он спросил, не беременна ли она; теперь думал, что она приехала требовать денег. Не отвечая ему, она открыла свой потертый ридикюль, порывшись в нем, нашла два письма, написанных ей Кристофером, и достала их. Они выглядели ветхими от многократных перечитываний. Она протянула через стол эти бесценные письма, которые, как она наивно представляла, означали для нее свободу от унизительной и рабской жизни.
— Вот письма, которые он мне написал, — сказав это, она стала наблюдать, как он разворачивал их и медленно, не спеша читал. Ноздри его подрагивали.
Прочтя их, он был потрясен, чего она совершенно не ожидала. Он прочитал их еще раз, прежде чем сложить и вернуть ей. Краска начала приливать к его загорелому лицу, высоким скулам, карие глаза потемнели, и в них зажегся огонек беспокойства.
— Судя по всему, мой брат — следует уточнить, что он мой брат по одному из родителей, — обманул вас, мисс Макгрегор, — сказал он, и лишь теперь в его голосе зазвучали нотки сочувствия. — Мне кажется, он вам написал, когда между ним и его невестой было что-то вроде ссоры. Но, учитывая то, как он это написал, неудивительно, что вы поверили в его искренность.
— Благодарю вас, сэр, — теперь уже не он, а она говорила с сарказмом. — Я рада, что вы наконец-то поверили мне!
— Погодите, дайте мне подумать. Я дам вам денег, и, отдохнув, вы вернетесь домой и…
— Нет, — резко сказала она с бесконечным отвращением. — Я не вернусь к Эвертонам. У меня нет дома. Мои родители давно умерли. Я трудилась как рабыня. Я никогда не вернусь к ним!
Теперь он глядел на нее как-то по-иному, словно впервые видя ее гордую голову с рыжими пышными волосами, высоко поднятым подбородком, полными беспокойства зелеными глазами. Он увидел руки со следами физического труда, стиснувшие ридикюль, поношенное пыльное платье, бледность ее усталого лица.
Его тон смягчился.
— Я должен исправить эту… ошибку, — сказал он. — Я подумаю, что можно сделать, чтобы как-нибудь компенсировать то, чем обернулась для вас эта глупость Кристофера. Он всегда был способен что-нибудь натворить, — добавил он извиняющимся тоном. — Ведь он еще очень молод. Вам следует остаться здесь на несколько дней и отдохнуть. Затем, если хотите, я отправлю вас в Лондон, дав рекомендации, и помогу получить хорошую работу — что-нибудь более приятное для вас, чем ваше недавнее занятие.
Он встал, давая понять, что разговор окончен, и позвонил в колокольчик. Миссис Рэмзи вошла так быстро, что Мэри поняла: она ждала в холле.
— Какие будут указания, милорд? — спросила экономка.
Мэри тоже встала, в полном смятении. Она почувствовала невероятную слабость и совсем упала духом, осознав, как жестоко ее обманули.
— Проводите мисс Макгрегор в спальню и должным образом позаботьтесь о ней. Она погостит у нас несколько дней перед отъездом в Лондон, — сказал лорд и небрежным взмахом руки показал, что не задерживает их более. Он вернулся к своему огромному столу и бумагам, лежащим на нем.
Миссис Рэмзи нерешительно спросила:
— Какую комнату мне приготовить?
— Ах, комнату. Да-да. Ну, пожалуй, желто-зеленую. В тон ее глазам, — сухо сказал Сент-Джон, бросив взгляд на Мэри. Эта полуулыбка не понравилась ей еще больше, чем прежний холодный сарказм.
Они вышли из комнаты. Мэри вся горела — отчасти из-за усталости и слегка поднявшейся у нее температуры, отчасти от ярости. Кристофер… Как он мог так с ней поступить? И вообще, правда ли это? В течение следующих нескольких дней она сама все узнает. Ей не верилось, что кто-то может быть таким жестоким, как мужчины в этой семье.
Экономка, затянутая в черное атласное платье, повела Мэри вверх по лестнице. Их ноги утопали в красном ковре, скрадывающем шум шагов, и девушке хотелось остановиться и отдохнуть. Ей также хотелось рассмотреть греческие статуи, стоявшие на площадках, и портреты, висевшие на стенах.
Но миссис Рэмзи продолжала быстро идти вперед. Дойдя до конца лестницы, она повернула налево и широкими шагами дошла до двери в самом конце коридора.
Она открыла дверь, и Мэри, войдя вслед за ней, застыла от изумления. Она думала, что ее поселят в скромную, ничем не примечательную каморку для гувернанток или горничных, но вместо этого она оказалась в великолепно обставленной комнате.
— Вот это желто-зеленая спальня, мисс, — приветливо сказала миссис Рэмзи. — Ванная комната дальше, я покажу вам. Кроме того, из окна открывается чудесный вид на сады и море. Надеюсь, вам здесь понравится.
Доброта и участие этой женщины помогли Мэри восстановить душевное равновесие. Она сняла плащ и шляпку и послушно подошла к высокому окну, поднимавшемуся от самого пола.
От восхищения у нее захватило дух. За окном простирался огромный прекрасный английский парк. Он превосходил размерами и красотой планировки все парки и сады, которые она когда-либо видела, даже сады возле парка сквайра, жившего недалеко от Эвертонов.
Самшитовая живая изгородь уходила вдаль до самого моря, рокотавшего и бившегося о серые утесы. Море казалось темно-синим в лучах заходящего солнца. Завтра она сможет увидеть этот сад во всем его сверкающем весеннем великолепии, увидеть зелень живых изгородей и больших деревьев, маленькое искусственное озеро, белый домик с вышкой, который сейчас она едва различала. А за всем этим — бездонная голубизна моря.
Она отвернулась от окна и вздохнула от восторга. Она не знала, что с ней будет дальше, но в эту минуту наслаждалась всем, что ее окружало. Экономка наблюдала за ней очень внимательно, но, увидев удовольствие на лице Мэри, тоже улыбнулась.
— Прелестно, не так ли? Я сама едва могла поверить, что это не сон, когда в прошлом году впервые приехала сюда из Лондона, — не удержавшись, сказала молодая женщина, но тут же одернула себя. — Вы, наверное, хотите немного отдохнуть, мисс Макгрегор? Через два часа я пошлю к вам горничную — Бонни. Ужин будет в столовой в восемь часов.
Когда экономка ушла, Мэри сняла пыльные туфли, затем устало легла на гигантскую кровать и начала осматривать комнату. Стены были оклеены желто-зелеными обоями, украшенными изящными узорами из веточек мшисто-зеленого и серого цвета. Кровать была огромная, с роскошным балдахином из желто-зеленого шелка, украшенного длинной золотистой тесьмой. Видно было, что все это очень старинное, пожалуй, даже прошлого века.
Остальная обстановка была попроще, но тоже красивая. Изогнутые деревянные стулья с сиденьями, обитыми ярко-желтым атласом, большой позолоченный шезлонг, резной туалетный столик и большой шкаф для одежды. На маленьком столике возле кровати стояли несколько маленьких фарфоровых сосудов, лампа, свеча и гипсовый ящичек, украшенный золотом. Она смотрела то на одно, то на другое, разглядывая все с восхищенным любопытством ребенка, которому в музее разрешили трогать руками предметы.
