— Боже упаси! Что будет с нашим общественным строем!
Она украдкой улыбнулась его шутке.
Оказывается, она выбрала удобное место. Отсюда она может свободно его рассматривать, не чувствуя на себе его проницательного взгляда. Склонив голову набок, она проследила глазами за контурами его спины и начала рисовать.
Вскоре на бумаге появился набросок мужского тела. Потом она начала прорабатывать детали: пряди его светлых волос, широкие плечи, прямую спину, переходящую конусом в тонкую талию, расставленные мускулистые ноги. Текстура его кожи была не гладкой, а шероховатой, словно бумага для набросков. А еще на спине у него были длинные, с неровными краями шрамы, портившие красоту его тела.
— Откуда у вас эти шрамы?
— Что за нездоровое любопытство, — со смешком отреагировал он.
— Не хотите — не говорите. — Она хотела, чтобы это прозвучало дерзко, а получилось — обиженно.
— Меня почти радует, что я могу не раскрывать вам своих секретов.
Она поджала губы и начала прорисовывать тени.
— Я могу лишь предположить, что вам вонзали ножи женщины, от которых вы скрывали свои тайны.
Он обернулся и взглянул на нее:
— Разве вас не учили, что это неприлично — обсуждать увечья других людей?
Она почувствовала, что краснеет, но притворилась недовольной.
— Мистер Маршалл, пожалуйста, примите прежнее положение. Если вы не будете двигаться и менять позу, наши отношения, возможно, окажутся менее тягостными.
— Как вам будет угодно, — ответил он, отвернувшись, и озорно ухмыльнулся. — Разрешите сделать еще одно замечание. Всего одно.
Она вздохнула.
— Предоставляю вам слово, но не без тревоги…
— Я расскажу вам о шрамах, если вы, в свою очередь, объясните, что стоит за зловещими деталями картин в вашей гостиной.
В памяти всплыли эти картины. Запертая шкатулка, маски, темный лес. Это были символы ее собственной тайной боли — недоступность любви, невозможность проникнуть во внутренний мир мужчины, собственное одиночество. Она никогда не смогла бы поделиться этими интимными подробностями с таким человеком, как он.
— В таком случае, полагаю, мы никогда не узнаем секретов друг друга.
— Очень жаль. — Он покачал головой. — Я бы хотел познакомиться с вами поближе.
Невозможно было не уловить подтекст этого высказывания, и у Атины слегка закружилась голова.
Она вернулась к своему рисунку и начала пальцем растушевывать тени.
Постепенно ее мысли начали блуждать. Когда ее пальцы скользили по контуру мускулов его плеча, она пыталась вообразить, какова была бы его кожа под ее пальцами. Потом она медленно провела пальцами по его позвоночнику и представила себе его пальцы на своей спине. В задумчивости она водила пальцами по рисунку, добравшись до бедер. Тут ее воображение разыгралось настолько, что она представила себе, что он лежит на ней, его бедра приподнимаются и опускаются, а его копье входит толчками в ее влажное лоно… снова… и снова… и снова.
— Я сказал «извините».
Образ в ее воспаленном воображении был грубо возвращен в холодную реальность, и она ощутила почти физическую боль. Она подняла глаза, чтобы понять, чей это голос. Маршалл повернулся на кушетке и смотрел прямо на нее.
— Уже десять часов. Время вышло.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где она находится.
— О! — Она положила рисунок лицом вниз. — Разумеется. — Она встала. Колени у нее дрожали. — Леди, вы все закончили?
— Да, мисс Макаллистер, — в один голос ответили они.
— Хорошо. Можете оставить ваши халаты здесь и идти готовиться ко сну. Эллис, пожалуйста, попроси Герт принести одежду мистера Маршалла.
Маршалл встал и потянулся. Атина, как завороженная, наблюдала за тем, как его великолепное обнаженное тело выпрямилось в полный рост.
— Это было более утомительным, чем я ожидал, — признался он, завязывая полотенце вокруг бедер.
Она начала собирать и складывать халаты.
— Да, — сказала она. — Сидеть неподвижно в полном бездействии было для вас изнурительной работой.
Он покачал головой:
— Мне бы хотелось, чтобы неподвижным был ваш рот.
Твердой походкой он сошел с подиума и обошел ее, чтобы взглянуть на альбомы учениц.
Он двигался от мольберта к мольберту, внимательно изучая каждый рисунок. Со скрещенными на груди руками и задумчивым взглядом он походил на человека, изучающего рисунки и гравюры в Британском музее, а не в пансионе благородных девиц. Да еще в одном лишь полотенце вокруг бедер.
— Очень интересно.
— Что именно?
— Выбор, сделанный художницами.
— Что вы имеете в виду? — Она смотрела на каждый из рисунков, перед которыми он останавливался. — Ничего необычного в этих рисунках нет.
— Я имею в виду вот что. Посмотрите. — Он прошелся вдоль мольбертов. — Вот эта ученица нарисовала мою руку, и надо сказать, очень хорошо. А эта нарисовала мою ногу… хотя она выглядит скорее как ласт тюленя, чем ступня человека. Эта нарисовала мою голову, эта — грудь. Когда я голый сидел здесь словно статуя, был уверен, что увижу двенадцать интерпретаций моего древа жизни.
Атина фыркнула.
— Это вполне совпадает с вашими взглядами. Вы считаете, что интимные части вашей анатомии занимают в мыслях женщин главное место. Возможно, так думают те женщины, с которыми вы обычно имеете дело. Но этих девушек искусство интересует гораздо больше, чем ваше тело, о чем вы можете судить, глядя на их рисунки.
— Вот как? — Он насмешливо поднял бровь. — Посмотрим, что нарисовали вы.
Он перешел к столу, где она оставила свой альбом, и взял его в руки.
Атина безуспешно старалась отнять у него альбом.
— Мистер Маршалл, сейчас же отдайте! — Она подпрыгнула, чтобы выхватить альбом из его поднятой руки, но промахнулась. — Мистер Маршалл, предупреждаю…
— Хм, — сказал он, изучая набросок, но не подпуская ее. — Вам удалось очень точно изобразить нижнюю часть моего тела. Полагаю, это роднит вас с легионами женщин, с которыми, как вы считаете, я имею дело.
— Ничего подобного, — возразила она, выхватив альбом. Ее гордость была уязвлена. — Я всего лишь пыталась совершенствовать свое мастерство.
— Вы это так называете? Больше похоже на то, что вы хотели сохранить мой образ, чтобы позже, когда вы будете одни, насладиться им.
Она густо покраснела, но, резко обернувшись, смерила его взглядом:
— А вы и вправду самонадеянный болван. Можете стереть с лица эту глупую ухмылку. Да будет вам известно, что это всего лишь изучение художественных свойств света и тени на примере разных предметов.
