Наконец он отстранился и, задыхаясь, прислонился к ее лбу своим и закрыл глаза. Почему это мгновение не может длиться вечно? Остаться здесь, держать в объятиях Эви, которую знал так хорошо и, как выяснилось, совсем не знал, в окружении полумрака и бесчисленных лучиков света над ними.
Она недоуменно моргнула и невидяще уставилась на него. Он осторожно опустил руки и встал. Едва он отступил, реальность обрушилась девятым валом, ошеломив его. Боже, что он сделал? Как ухитрился настолько забыться?
Он сжал зубы, мысленно осыпая себя упреками и сгорая от стыда. Похоже, он просто спятил!
Вспомнить хотя бы тот хаос, который творился в его жизни последнее время, — и до конца было еще далеко, — и станет ясно: он совершенно спятил, если решился на такое. Между ними ничего не может быть, как это ни ужасно для него. А после этого поцелуя Бенедикт действительно хотел иного. Большего.
Как бы ни обстояли дела, только одна вещь была абсолютно верной. Какое бы решение он ни принял относительно минуты, изменившей его жизнь в утесах Фолкстона, результатом будет существование без нее. Если он последует зову своего сердца, его никогда не допустят в приличное общество. Но если он не постоит за то, что считал верным и правильным, никогда не сможет жить в мире с собой.
Бенедикт тряхнул головой. За всю свою жизнь он никогда не предполагал, что именно Эви не только пленит его ум и душу, но и сердце. Почему он не нашел ее раньше? Возможно, тогда все было бы по-другому.
Она смотрела на него, не скрывая недоумения. У него сердце разрывалось при виде ее лица.
Бенедикт глубоко вздохнул:
— Эви, простите, что поцеловал вас. Не знаю, что на меня нашло, но обещаю, что такого больше не повторится. Пожалуйста, скажите, что простите меня.
Она наморщила лоб, и у него в желудке все перевернулось. Она его не простит. Да и как можно! Он позволил себе совершенно недопустимые вольности!
Бенедикт был готов вынести ее гнев. Был готов на все.
— Вы свинья.
— Знаю, — униженно пробормотал он.
— Поверить не могу, что вы извиняетесь за то, что поцеловали меня! Какой абсурд!
Абсурд?!
Такой реакции он не ожидал.
— Вы о чем?
— Во имя всего святого, Бенедикт, неужели никто не говорил вам, что поцелуй, как правило, считается комплиментом даме! И что она хотя бы заслуживает улыбки после оного? Вы действительно только что меня оскорбили!
Она встала и одернула платье.
— Оскорбил? Но чем, позвольте узнать?
— Извинившись и тем самым показав, что сожалеете о своем поступке. С таким же успехом вы могли сказать мне, что я неумело целуюсь.
— Эви, теперь вы несете вздор. Я ничего такого не имел в виду! — воскликнул он. Да и что следует отвечать на подобные заявления? — Даю слово, вы прекрасно целуетесь!
— О, это высокая похвала! Благодарю за то, что все прояснили.
Как ему удалось так все испортить? Он пытался исправить содеянное, а в результате она рассердилась еще больше.
Бенедикт сжал ее плечи и посмотрел в глаза.
— Выслушайте меня, Эви! Вы прекрасно целуетесь. Я просто пытаюсь извиниться за то, что допустил с вами такие вольности. Как бы я ни наслаждался вашим поцелуем, все же считаю, что повел себя не по-джентльменски.
Она молча кусала губы. В ее глазах по-прежнему стыла обида. И это несмотря на ее деловитый тон! Господи, ему хотелось пнуть себя самого!
Бенедикт зажмурился и вздохнул. Неужели так ужасно пережить момент счастья до того, как все полетит к чертям и возврата уже не будет?
Он снова вздохнул и прижался лбом к ее лбу. Она напряглась, но не отстранилась.
— Эви, — тихо сказал он, — я очень скоро уеду. Начну новую жизнь, а вам предстоит осуществление всех планов. Я все это сознаю, и с моей стороны было нехорошо поцеловать вас. Не могли бы мы просто остаться друзьями?
Она молчала, и он пожалел, что не знает, о чем она думает. Он обидел ее? Причинил боль?
Наконец она заговорила:
— Собственно говоря, думаю, что поцеловаться именно по этим причинам — очень хорошая мысль.
Что?!
Он снял руки с ее плеч и отступил.
— О чем вы толкуете?
Она опустила взгляд. Вся ее смелость внезапно испарилась.
— Я не собираюсь выходить замуж, Бенедикт. Но это не означает… то есть…
Она осеклась.
— Это был мой первый поцелуй. Когда еще у меня будет возможность насладиться… знаками внимания со стороны мужчины? Я посвятила себя другой миссии и, поскольку вы через несколько дней покинете нас… посчитала, что вы именно тот человек, поцеловать которого вполне безопасно.
Бенедикт знал, что выглядит полным болваном, стоящим перед ней с открытым ртом, но ничего не мог поделать. Она хотела этого поцелуя?! И причины именно те же самые, по которым он старался держаться подальше от нее?
Немного придя в себя, он закрыл рот и сглотнул.
Соблазнительно. Очень.
— Эви, я бы очень хотел согласиться с вами, — она и не представляла, насколько, — но никогда не смог бы воспользоваться вашей наивностью. Какой же я в таком случае джентльмен?!
Она представлялась такой хрупкой в лунном свете, озарявшем ее лицо, и даже кожа казалась почти прозрачной.
— Я пытаюсь быть с вами честной, Бенедикт. Мне нравится ваше общество, несмотря на весьма воодушевленную природу некоторых наших бесед. Забудьте на минуту все, что, как вы считаете, ожидают от вас другие, и скажите, что вам тоже нравится быть со мной.
Между ними было так много лжи, но сейчас он не мог заставить себя солгать.
— Да.
— Скажите, что хотите еще раз поцеловать меня.
Бенедикт упивался ее видом, накрепко запоминая изгиб щеки, разлет бровей, звездный свет в глазах. Он знал, что не стоит этого говорить. Следует повернуться, уйти от нее, из этого дома и не оглядываться.
И хотя он сознавал все это, с губ сорвалась правда.
— Да.
Она облегченно вздохнула и сделала к нему последний шаг. Он обхватил ее талию, решительно и резко притянул к себе и едва не раздавил губы в поцелуе, выразив все свои чувства. Она застонала и вцепилась в его воротник, еще сильнее прижимаясь к мужской груди.
Она принадлежала ему, пусть лишь на мгновение. Как принадлежала всегда. Он знал все о ее неукротимом духе, поразительном характере, а теперь хотел все знать о ее теле, прелестных губах, невероятно тонкой талии, на которой почти сомкнулись его пальцы, и сладостном изгибе бедер. Он хотел, чтобы между ними не осталось ничего. Ни тайн, ни лжи, ни одежды, ни мучительных реалий. Она подняла руки, обняла его, и он застонал от счастья ощущать ее прикосновение.
Но тут до его натренированного слуха донесся шорох. Бенедикт напрягся и отстранился: кто-то открывал дверь террасы.
