— Не удержишь, — ответил я.
— Ну уж, не тебе его судить, слыхали мы кое-что и про тебя, — строго сказала мать. — Чуть ли не все свободное время торчит в Нанти, и уж наверно не в гостях у сестры.
— Не слушай ее, Йестин, — прошептала Морфид, подмигивая мне здоровым глазом. — Мари Дирион у нас красотка. Она сейчас работает полный день у Харта, управляющего, и мне редко приходится ее видеть. А как Эдвина?
— Где Дафид? — спросил отец. Он спросил это так, что сразу положил конец нашей пустой болтовне.
— Он на собрании союза, вот-вот должен прийти, — ответила Морфид. — Подождите, я отдам вскипятить чайник. Нам запрещается собирать уголь вдоль колеи, так что мы с соседями по очереди кипятим воду. Все из-за этой несчастной стачки.
— Давно она у вас? — бесцветным голосом спросила мать.
— Две недели, но долго мы еще не продержимся. Все бы ничего, но они придумали выставлять еду в окне лавки.
— Чего вы требуете? — спросил отец.
— Прибавки в шиллинг на фунт для всех — чтобы уравнять нас с Доулейсом. Дафид получает девятнадцать шиллингов, так он десятник на шахте, но в Гарне есть женщины, которые работают под землей и получают восемь шиллингов, а то и меньше. А у некоторых по шесть-семь человек детей. — Морфид почти кричала. — Это черт знает что! Ну как может женщина жить на восемь шиллингов, если у нее шестеро детей, отец?
— Это позор, — тихо ответил он.
— Преступление! — Перед нами опять была прежняя Морфид. Она стукнула кулаком по ближайшему ящику. — Что ж, стачка продолжается. Дети умирают с голоду, а управляющий встречает по пути в контору маленькие гробики и даже не снимает шляпу. Да, Дафид стоит за стачку, а я на этот раз стою за Дафида.
— Так оно и должно быть, — заметил отец.
— Подождите, я отнесу чайник и сейчас вернусь. — И, взяв закопченный чайник, Морфид вышла.
Мы остались сидеть кружком, с интересом разглядывая пол.
— А где же мебель? — спросил Джетро.
— Замолчи, паршивый мальчишка, — прошипела мать, и мы все сердито поглядели на него.
Молча мы ждали возвращения Морфид.
— Пойдем наверх, мама, — воскликнула, вбегая, Морфид. — Там у нас очень хорошо — Дафид все сам сделал.
— Хорошо, когда муж мастер на все руки, — сказала мать, поднимаясь. — Везет тебе, дочка, что ты вышла замуж за такого умельца, а я вот должна мыкаться с драчунами.
И, приподняв юбку, она устремилась по лестнице, стрекоча как сорока. Нам было слышно, как они ходили у нас над головой. Отец сидел, как черная глыба, лишь глаза его двигались, оглядывая комнату.
— Неужели Дафид стоит за союз? — тихо спросил я. — Помнится, его мать и слышать о нем не хотела.
— В Нанти нет предателей, — отозвался отец. — Этот поселок хлебнул горя.
— Значит, мебель пошла на еду?
— Или на еду, или за стойку трактира.
— Не может быть. Неужели он возьмется за старое, когда теперь с ним Морфид?
— Что ж, по-твоему, этот синяк у нее под глазом сам вырос? — Он встал, сжав кулаки. — Видит Бог, Йестин, если этот глаз подбит кулаком, я не уйду из этого дома раньше, чем сделаю ее вдовой.
— Выдумаешь тоже! — упрекнул я его. — Экий ты драчливый петух. Ушиблась, наверно, о дверь — вон она даже забыла нам объяснить, в чем дело.
— Ну да! — вмешался Джетро. — В прошлую получку у миссис Тафарн был такой же — от башмака.
— Заткнись, — цыкнул я на него. — Никто с тобой не разговаривает. — Я повернулся к отцу. — Возьми себя в руки и подожди, пока Морфид сама не попросит помощи.
Он послушался меня, но ему это трудно далось. Вошла мать, изображая на лице одну из своих самых лучезарных улыбок.
— Какой у них чудный домик, Хайвел. Спальня точь-в-точь, как у Оуэна ап-Бетелла, помнишь нашего соседа в Кифартфе?
— Да, хорошая была спальня, — согласился отец.
— Сюда вот еще кое-какую мебель поставить — и все, — сказала Морфид.
Стук, стук в заднюю дверь: это иссохшая от голода девяностолетняя старуха принесла вскипевший чайник. Морфид берет чайник и платит полпенса с таким видом, словно это золотой.
— Ну а теперь чайку выпьем. Небось пить хочется? — спрашивает Морфид и расставляет блюдца и чашки, совсем как раньше дома.
— А как миссис Пантридж, все рожает?
— Ждет девятого — хоть календарь по ней проверяй, — отвечает мать.
— А как миссис Гволтер?
— Горюет по мужу, но Томос о ней заботится, а Уилли на этой неделе идет работать на Гарндирус. А у Эдвардсов оба парня, кажется, собрались жениться…
Эдвардсы это отрицают, но надо же о чем-то говорить. Больно, когда между близкими встает стена гордости, когда в словах фальшь и пустота, словно говорят чужие, безразличные друг другу люди. Я почувствовал нарастающее напряжение, когда слова вот-вот иссякнут и наступит молчание, и в отчаянии сказал:
— Где это тебя угораздило заполучить такой фонарь — даже почище того, которым меня наградил Мо Дженкинс, помнишь?
Морфид откинула назад голову и рассмеялась, как встарь.
— Да, а я про него совсем забыла. Неужто он такой страшный? Вчера встречаю в лавке миссис Эли Кохен, еврейку из Лондона, она мне и говорит: «Морфид Мортимер, неужели Дафид уже начал тебя поколачивать? Какой стыд, я бы ему все глаза выцарапала». — Морфид наклонилась к нам и добавила заговорщицким тоном: — А вышло-то все очень просто — тут и рассказывать нечего, но разве эту балаболку теперь остановишь? Мы с Дафидом рубили хворост, и палка отлетела прямо в глаз.
Она осторожно пощупала синяк.
— Он что, бревна рубил? — осведомился отец.
— Что ж такого, очень даже просто, — вмешалась мать. — Дома я бы тебе приложила к глазу кусок сырого мяса, и опухоль сразу прошла бы, но ничего, Морфид, она и так скоро пройдет. Налей-ка мне еще чашечку — ужас как пить хочется.
— А как поживает Дафид? — спросил я: надо же было кому-то поинтересоваться Дафидом.
— Ничего, да какая уж тут жизнь во время стачки, — ответила Морфид. — До стачки дела у нас шли отлично. А сейчас Бейли занес его в черный список. Дафид — он горой за союз, председатель местного отделения, а управляющий про это пронюхал. Бог ведает, что с нами будет; как только мы задолжаем за дом, нам придется убираться на все четыре стороны.
Она подняла голову, и вдруг закрыла рукой рот.
В дверях молчаливой тенью стоял Дафид.
Сразу было видно, что он выпил бог знает сколько кварт.
После одной или двух начинают блестеть глаза; после трех-четырех краснеет лицо. Дальше лицо синеет, глаза из-под полуопущенных век горят злобой. Я глянул на Морфид. Она так и застыла, стиснув руки на коленях.
— Так-так, — ухмыльнувшись, сказал Дафид.
