Вилли, не торопясь, повернул изуродованное лицо к Стиву и внимательно всмотрелся в него.
— Ты хороший человек, Стив. Ей повезло, что ты у нее есть… в качестве друга. Я часто спрашивал себя, почему ты на ней не женился. Думал, может это из-за… разницы в положении. Но я хорошо знаю свою мать — положение для нее не имеет большого значения… Ты ведь так ни разу и не был женат, Стив?
— Нет, ни разу.
— Жаль. Мне кажется, ты должен был.
— Да, должен, и я собираюсь жениться.
— Собираешься? — с интересом спросил Вилли и сделал неловкое движение. Это заставило его поморщиться от боли и приложить руку к щеке. Стив тем временем продолжил:
— Да, я надеюсь жениться, причем совсем скоро. Есть одно препятствие, но я полагаю, что мне удастся его преодолеть.
Оба замолчали. Вошла Тилли и осторожно приложила кусок сырого мяса к щеке сына. Никто не нарушил тишины. Немного погодя, Вилли тихо сказал:
— Стив только что сообщил мне, что собирается жениться.
— Да, я знаю.
— Ты мне ничего не говорила.
— Ну, это не столь важно.
Это замечание можно было бы считать оскорблением или, по крайней мере, выражением неблагодарности после стольких лет обожания. Но мужчины, и молодой человек и тот, что постарше, эту фразу расценили по-другому. Странно, но они подумали об одном и том же.
Виновником визита Симона Бентвуда в особняк был никто иной, как Рэнди Симмонс. Он долгое время ждал удобного случая, чтобы поведать своему нанимателю об отношениях между его дочерью и «сыном этой». Естественно, опуская рассказ о том, как он подглядывал за молодыми людьми. Вдобавок, ему не хотелось еще больше портить отношения с хозяйкой, которая с самого начала четко дала понять, что ей не по душе ни он сам, ни его привычки. Но он давно работал на ферме и знал, что хозяин к нему благоволит.
Так случилось, что в руки Рэнди попало письмо, которое, как он позже объяснял хозяйке, Симон увидел и отнял.
Как часто говаривала бабушка Тилли, ничто важное не происходит само по себе, обязательно имеются корни и целый ряд мелких совпадений. На этот раз дело было в изменении даты отхода корабля в Америку.
Жозефина должна была уехать в Ливерпуль в четверг, 19-го июня, но на корабле не успели отремонтировать котел, и всех пассажиров перевели на другое судно, которое отходило 15-го июня, в воскресенье.
Вилли, который конечно же собирался с Тилли в Ливерпуль, чтобы проводить Жозефину, чувствовал, что должен сообщить Норин об этом изменении в планах. Но как? Он посоветовался с Недом Споуком, давно ставшим его другом и доверенным лицом, и Нед предложил:
— Ну, хозяин, всегда можно написать письмо. Я доставлю его так, чтобы старик не заметил. Может с первого раза и не выйдет, но рано или поздно я обязательно привлеку внимание кого-нибудь из дам.
Однако, приехав на ферму, Нед никого не увидел. Но случайно, столкнулся с тем, кого меньше всего хотел видеть, с Симоном Бентвудом. Тот брел по двору, опираясь на палку.
Когда на следующее утро Нед проезжал мимо калитки, там стоял Рэнди Симмонс. С точки зрения Неда, Рэнди был уже стариком и хорошим работником. Он не слышал о нем ничего плохого, кроме того, что он любил поболтать в пабе. Нед небрежно поинтересовался, где его хозяева, на что Рэнди ответил:
— Да все подались в Шилдс. Я тут сейчас царь и бог, хотя только Лэрри Фенвик у меня на посылках. А у него в голове пусто.
— Ты не поможешь мне?
— Ладно, парень, — согласился Рэнди, — если не придется платить.
— Ты не передашь письмо молодой хозяйке? Это очень личное письмо, понимаешь?
Рэнди ухмыльнулся и сказал:
— Отчего же, понимаю. Я вообще много чего понимаю, мимо меня ничего не проскользнет.
Нед вынул письмо и протянул его Рэнди.
Через два часа, войдя на кухню, где сидел хозяин, Рэнди как бы случайно выронил письмо.
— Что это? — грозно спросил Симон, а Рэнди поднял письмо с каменного пола, бормоча при этом:
— Ерунда, хозяин, всего лишь письмо.
— Давай его сюда!
Рэнди спрятал письмо за спину и заявил:
— Оно не вам, хозяин.
— Не мне? — взревел Симон, протянул руку и потребовал: — Все письма, которые приходят в этот дом, они все мне. Давай сюда!
Рэнди с наигранной неохотой отдал письмо, и тут на этой самой кухне, весь мир перевернулся с ног на голову.
Симон Бентвуд прочитал часть письма своей изумленной и по-настоящему перепуганной жене:
«Моя дорогая, Нед передаст тебе это письмо, в котором я хочу сообщить, что, к сожалению, Жозефина отплывает раньше, чем предполагалось, так что я утром в воскресенье поеду в Ливерпуль. Но во вторник вернусь».
Симон держал листок бумаги обеими руками, тряс его и не сводил взгляда с жены. Отдышавшись, он продолжил:
«Моя дорогая, ничто и никто не сможет разлучить нас. Ты моя и я твой до самых последних дней наших жизней. Я буду на нашем месте во вторник вечером. До встречи, любовь моя. Твой Вилли».
Симон скомкал листок в руке и заорал:
— До последних дней наших жизней! Так запомни, хозяин Вилли Сопвит, дни твои сочтены. Я уж постараюсь! — Он было ринулся из кухни, но резкая боль в спине заставила его прислониться лицом к стене, которую он и начал молотить кулаками. Его стоны разносились по всему дому. Когда немного отпустило, Симон повернулся, взглянул на жену и крикнул: — Где она? Найди ее и приведи!
Люси мужественно ответила:
— Сначала успокойся.
— Ты! Ты! Женщина! — Симон с трудом оторвался от стены и спотыкаясь направился к коровнику, где ожидал увидеть Норин. В это время Рэнди Симмонс уже предупредил ее о надвигающейся грозе. Он объяснил, что не виноват, так, мол, вышло, что он искал ее, но случайно выронил письмо при Симоне.
Рэнди все еще продолжал сбивчиво извиняться, когда дверь распахнулась, и Симон Бентвуд, не говоря ни слова, схватил Норин за шиворот, и потащил отчаянно отбивающуюся дочь через двор в кухню. Там он швырнул ее в кресло-качалку с такой силой, что качалка бы перевернулась, но Люси попридержала ее. Симон наклонился над дочерью и заорал ей в лицо:
— Ты, маленькая потаскушка! Надо же, каждый день тебя видел и не догадывался. Проклятый дурак. Слепой, как и он. Но теперь слушай меня, мисс. — Он сгреб в кулак ворот ее платья и притянул дочь к себе. — И хорошенько слушай. Я скорее соглашусь, чтобы ты умерла, чем позволю ему снова к тебе приблизиться или, тем более, к тебе прикоснуться. Ты слышишь? Я его убью. И пусть меня повесят, но я не допущу, чтобы ты путалась с этой компанией.
— Тогда… тогда тебя повесят. Вилли мой, а я — его. Ори, сколько хочешь.
