Глупость несусветная. Как мальчишка.
Он злился на себя и ничего не мог с собой поделать.
Карета дернулась и остановилась; Ричард открыл глаза, сообразив, что заснул.
— Еще немного, друг мой, — прокряхтел Винченцо, выбираясь из экипажа. — Ужин и добрый сон до самого утра.
Палаццо Бассани, как гордо называл Винченцо свой небольшой дом, располагался на тихой улочке. Ричард вошел вслед за хозяином в дом, отдал перчатки, шляпу и плащ молчаливому слуге и остановился: путь ему преградил дворецкий.
— Что такое, Гаспаро? — недовольно спросил Винченцо.
Он был старше Ричарда лет на десять и уставал больше.
— Прошу прощения, синьор. К синьору Мэнли приехали гости. Я проводил их в салон. Прикажете подать ужин на всех?
— А сколько их? — подозрительно спросил Винченцо.
— Трое, синьор. Англичане.
— Ричард? — Винченцо приподнял бровь.
— Я не жду никаких гостей, — хмуро бросил тот. — Но если они приехали, нужно их поприветствовать. Иначе ведь не уедут.
— Где твое гостеприимство? Правду говорят, англичане — скупой и мрачный народ.
— Мы такие, тебе не соврали.
— Ладно, идем же, идем.
С сожалением расставшись с мечтой о немедленном ужине, Ричард пошел вслед за Винченцо в комнату, где расположились гости. При виде вошедших мужчин они поднялись, и Ричард с тоской подумал, что попался. Близнецы, все трое — Кеннет, Кейлин и Эмбер.
За те полтора месяца, что они с Ричардом не виделись, Эмбер стала на них очень похожа. У них с Кейлин теперь были почти одинаковые прически, и платья подозрительно намекали, что кроили их из одного шелкового куска. Кеннет, как всегда, элегантен, поигрывает тоненькой тросточкой и обзавелся щегольскими усиками. Самир, предатель, храпел у ног Эмбер.
Последовали взаимные приветствия, во время которых Ричард размышлял, под каким бы предлогом выставить незваных гостей. Он был рад видеть их всех, но присутствие Эмбер причиняло ему тупую боль.
Наконец он извинился перед Винченцо, что будет вести беседу по-английски (друг не слишком хорошо понимал этот язык) и осведомился:
— Как вы меня нашли?
— У меня повсюду связи, — не стал открывать своих источников Кеннет. — Ты особо не прятался. Разве ты не рад нас видеть?
— Очень рад. Простите, если не выказываю этого должным образом. У нас был тяжелый день в больнице.
— Мы знаем, что ты там работаешь с утра до ночи, Ричард.
— Откуда?
— Пока мы ждали вас, разговорились с Гаспаром. Он очень мил.
Кейлин в своем репертуаре: очарует любого, если тот имеет неосторожность приблизиться.
Эмбер упорно молчала и смотрела на Ричарда очень странно. Это его нервировало.
— Но о тебе мы поговорим позже, — сказала Кейлин. — Пока что… — И она перешла на итальянский, чистый и красивый, с еле заметным акцентом: — Не будете ли вы так любезны показать мне и моему брату ваш дом, синьор Бассини? Моей сестре Эмбер и вашему другу нужно перекинуться парой слов, и, уверена, они будут нам благодарны за несколько минут наедине.
— Не будут, — сказал Ричард.
— Будем, — сказала Эмбер.
— О, разумеется! — тут же растаял Винченцо, дамский угодник. — Это честь для меня! Синьора! Синьор!
Кейлин взяла Винченцо под руку и потащила к двери, весело щебеча; за ними вышел Кеннет, бросив на Ричарда грозный взгляд.
— Что творится, черт возьми? — зло спросил Ричард, когда дверь закрылась.
Эмбер подошла ближе к нему. Он с жадностью смотрел на нее, стараясь запомнить: кожа бледная, волосы по-прежнему темные и блестящие, маленькие руки комкают платок…
— Почему ты уехал, Ричард? — спросила она, не отвечая на вопрос.
— Что?
Он этого не ожидал.
— Почему ты уехал так внезапно?
— Мне было нужно. — Он пожал плечами, прислонил трость к стене и скрестил руки на груди. — Я люблю странствовать.
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Прости, Эмбер?
— Мне казалось, ты что-то недоговорил там, на террасе в Фэйрхед-Мэнор.
— Все, что хотел сказать, я сказал.
— Очень жаль, — жестко произнесла она, — потому что это был твой последний шанс высказаться. Тогда я буду говорить.
— Говори, будь любезна, — пробормотал Ричард, несколько озадаченный таким напором.
— Что ж, хорошо. Я думала, что тебе на меня наплевать.
— Это не так.
— Со стороны это выглядело так.
— Это неправда, Эмбер. Я очень тебя… ценю.
— Мило, — кивнула она. — Что-нибудь хочешь добавить?
«Не может быть, чтобы она догадалась, — подумал Ричард. — Не может быть, иначе мне конец».
— А что ты хотела бы услышать?
— Правду. Я приехала так далеко для того, чтобы услышать правду. И пока я не услышу ее, ты не выйдешь из этой комнаты.
— Как, интересно, ты мне помешаешь? — насмешливо спросил он.
Эмбер подошла решительным шагом, отбросила платочек, двумя руками взялась за голову Ричарда и встала на цыпочки.
— Вот так, — прошептала она ему в губы прежде, чем поцеловать.
Он понял, что не может больше устоять, и через мгновение крепко прижимал к себе Эмбер, покрывая ее лицо поцелуями, задыхаясь, торопясь, как будто с минуты на минуту должна рухнуть крыша и надо успеть взять от жизни все.
Эмбер поняла, что победила, в тот самый миг. И Кейлин была права, к счастью. Впрочем, что Кейлин права, Эмбер убедилась, когда Ричард вошел: так он на нее посмотрел, что ей его жалко стало. Он ведь полтора месяца тут один страдал, бедненький. А она ждала, пока можно будет поехать.
Некоторое время заняло улаживание юридических формальностей: ведь Эмбер официально объявили сестрой виконта Фэйрхеда. Затем состоялась помолвка Кейлин; Ричарду отсылали приглашение, но от него ни строчки не пришло. Может быть, послание еще добирается. И ладно. Кейлин с Ларольдом выглядели такими счастливыми, что Эмбер даже было неловко напоминать о своей маленькой проблеме. Но она еще плохо знала Кейлин: та не намеревалась что-то оставлять в стороне.
— Поедем втроем, — решил Кеннет, когда сестры изложили ему суть дела. — От нас троих он точно не сбежит.
И вот Эмбер убедилась, что ее одной вполне достаточно, чтобы Ричард никуда не делся.
Она чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Теперь ты хочешь что-нибудь добавить?
— Я люблю тебя, негодная девчонка, — пробормотал Ричард.
— Повтори.
— Я люблю тебя. — Он с усилием опустил руки. — Это невозможно.
— Ты любишь меня, и это невозможно? — уточнила Эмбер.
— Нет. Мы с тобою вместе — это невозможно.
— Почему, если я тоже тебя люблю?
Он покачал головой:
