– А второй брат Жеромский, Лев, женатый на вашей тетушке, жив?
– Жив, но слаб здоровьем. У них с тетушкой Юлией две дочери. Старшая замужем и живет отдельно, а младшая, Калерия, – с родителями.
– Вы, наверное, в близких отношениях с этой семьей и хорошо их знаете?
– Да, когда наш полк стоял в Вильно, я бывал в доме тетушки чуть ли не каждый день. – Призванов слегка улыбнулся и добавил: – Но слишком сближаться с ними не хочу, чтобы на меня не стали смотреть как на жениха Калерии. Я против браков между двоюродными родственниками.
Софья нервно рассмеялась:
– Отчего же? В католических странах дворяне часто женятся на своих кузинах.
– Но я ведь не католик.
– Однако наши аристократы тоже переняли эту моду. Иным ведь нравится, чтобы муж и жена были из одного знатного рода.
– А я считаю, что, чем супруги дальше один от другого по рождению, тем здоровее будет их потомство.
Его слова отчего-то понравились Софье, но продолжить разговор она не смогла, так как в эту минуту к ним подошли Луговской с Киселевым.
Девушка невольно задумалась и о взглядах Юрия на брак: станет ли он возражать, если мать предложит ему в жены какую-нибудь двоюродную или троюродную родственницу, равную ему по происхождению и богатству?
Также и образ незнакомой ей покуда Калерии вызывал у Софьи напряженный интерес. Она представляла кузину Призванова высокомерной аристократкой и безотчетно опасалась встречи с этой виленской панной.
Через несколько дней дорога приготовила путешественникам новое испытание, оказавшееся особенно трудным для Софьи, поскольку привело к противоречивым изменениям в ее душе и судьбе.
Случилось это, когда, по всем расчетам, до Вильно оставалось дней пять пути. Отряд двигался по дремучему сосновому лесу, продуваемому холодным ветром, но Призванов обещал спутникам вполне уютный ночлег, поскольку за этим лесом находилось имение богатого помещика Ельского, сын которого служил в одном полку с Призвановым. По словам Даниила, в этом имении ему всегда будут рады и, если старый пан Витольд жив-здоров, то непременно окажет графу и его спутникам гостеприимство.
– Очень в этом сомневаюсь, – проворчал Киселев. – Эти польские шляхтичи нас не любят и вечно стараются обвести вокруг пальца. Вспомните хотя бы злополучный ночлег на мызе пана Бучиньского, где нас накормили водяным варевом и уложили спать на голых досках.
– Нет, Ельский так не поступит, он человек благородный, – заверил Призванов. – Я не раз спасал его сына в бою, и пан Витольд испытывает ко мне благодарность. К тому же он поляк лишь наполовину, у него мать была православная.
– Ну что ж, ротмистр, будем надеяться, что хоть сегодня заночуем в домашней обстановке, – вздохнул поручик.
Под вечер, когда отряд выехал из лесу на просеку, впереди заблестела в слабом сумеречном свете покрытая льдом река. Предстоящая переправа не пугала путешественников, лед казался крепким, а по другую сторону реки вдали приветливо мерцал огонек – возможно, то был почтовый двор или деревня, примыкавшая к усадьбе пана Ельского.
– Надо бы все-таки отыскать след старого пути, – сказал кучер, правивший первыми санями.
– Где ж его отыщешь в темноте, – откликнулся солдат, который сейчас был за извозчика на вторых санях. – Оно бы лучше огонь разжечь, поглядеть.
– Да что тут раздумывать, при таком морозе лед уже повсюду прочный, – заявил Киселев. – Поехали скорей, а то придется ночевать здесь, на снегу.
Первые сани двинулись прямо, но лед под ними вдруг затрещал, и они провалились. К счастью, это было недалеко от берега, в неглубоком месте, и их быстро вытащили. В санях ехали Чижов, Луговской и денщик, и все они, а также кучер, оказались по колено в воде. Призванов, сопровождавший обоз верхом, тут же приказал разжечь костер, чтобы пострадавшие могли отогреть ноги и хоть немного высушить обувь, поскольку запасной не было.
– Говорил же я, что опасно ехать наобум, – проворчал кучер, ни к кому не обращаясь.
Киселев, чувствуя свою вину за то, что отдал опрометчивое распоряжение, тут же объявил:
– Пусть сани пока остаются на берегу, а я пойду искать дорогу для переправы.
– Одному идти опасно, я с тобой, – решил Призванов.
Они взяли факелы и пошли пешком по льду, осторожно обследуя каждую пядь. Софья и все другие напряженно следили за двумя удалявшимися огоньками, один из которых через какое-то время погас.
Потом сидящим у костра показалось, что они услышали крик Киселева, но звуки человеческого голоса заглушались порывами ветра, который своим завыванием нагонял пугающие мысли о волках.
Наконец, после долгих минут ожидания, когда и огонек второго факела погас, к берегу вернулись Призванов с Киселевым. Оказалось, что поручик по пути провалился в полынью, и ротмистр спас его, протянув найденное поблизости небольшое бревно, которое каким-то чудом не вмерзло в лед. Отойдя в сторону от опасного места, офицеры обнаружили, что это бревно оторвалось от плавучего моста, сооруженного, видимо, русскими солдатами, переправлявшимися здесь несколько дней назад. Посреди реки находился остров, и связанные веревками бревна были проложены по льду от берега до острова. Осмотревшись, Призванов решил, что более удачного места для переправы не найти. После того, как побывавший в ледяной воде Киселев немного отогрелся у костра, отряд снова двинулся в путь.
Но в этот вечер злоключениям путников еще не суждено было кончиться.
Когда одни и вторые сани уже приблизились к противоположному берегу, небо окончательно затянулось облаками, скрывшими звезды, наступила полная темнота. Откуда-то издали послышалось завывание волков, лошади стали испуганно биться, шарахаясь из стороны в сторону. Пока зажигали факелы, коренная лошадь во вторых санях, где ехали Луговской и Софья, вдруг провалилась задними ногами под лед. Софья и Луговской соскочили с саней, но тут же сами оказались в ледяной воде. Девушка хотела позвать на помощь, но от обжигающего холода крик застыл у нее в горле. Однако уже в следующее мгновение чьи-то сильные руки вытащили Софью из парализующего ледяного плена, – и она тут же сообразила, что своим спасением опять обязана Призванову. Кто-то из солдат помог Луговскому, а потом общими усилиями удалось вытащить лошадей.
На берегу скоро был разожжен костер, возле которого, стуча зубами, грелись Софья и ее товарищи по несчастью. Дрова для костра солдаты носили от обломков ближайшего строения, разобранного на бревна еще во время одной из предшествующих переправ. Видимо, раньше это строение представляло собой корчму, в которой находили пристанище полуживые от холода и голода жертвы войны. Взглянув в сторону бывшей корчмы, Софья заметила несколько вмерзших в землю трупов и тотчас с содроганием отвела глаза.
