– Что ты делаешь? – Она с усилием подняла взгляд, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Я подумал, – сказал он, приподнимая бровь в присущей ему манере, – что должен безотлагательно продолжить наше незавершенное занятие.
После прошедшей ночи в голове Антонии все еще стоял туман, и она не вполне поняла, о чем речь.
– По-моему, – пытаясь выглядеть строгой, сказала она, когда Филипп поднял одеяло и скользнул в постель рядом с ней, – мы вполне успешно со всем справились. – И уточнила из присущей ей добросовестности: – Разве нет?
Он засмеялся демоническим хохотом.
– Бесспорно. – Филипп обнял ее и крепко прижал к себе. – Но поскольку у нас еще есть немного времени, я подумал, что разумно было бы воспользоваться возможностью… – он пробежал губами по ее шее, – добавить убедительности картине в целом, чтобы ты наконец приняла решение.
– Приняла решение? – Антония очень сомневалась, что способна сейчас мыслить трезво. – По какому поводу? – В памяти всплывали исключительно эпизоды прошлой ночи, все прочее заволокло туманом.
– Стоит ли нам пожениться поскорее, – Филипп нагнулся, чтобы поцеловать ее затвердевший сосок, – или подождать. – Он переключил внимание на его розового близнеца и довольно улыбнулся, когда Антония нетерпеливо прильнула к нему.
– Ээ… – Антония попыталась сосредоточиться. – Кажется, я еще не решила окончательно. – Но тут его ладони сжали ее трепетное тело. Она облизала губы и поймала взгляд Филиппа. – Может быть, ты еще раз попробуешь убедить меня?
Глаза Филиппа сверкнули.
– Любовь моя, я как раз собирался это сделать.
Они вернулись в Рутвен-Хаус только во второй половине дня. Карринг распахнул дверь, и Филипп, увидев, как дворецкий моргнул, самодовольно улыбнулся. Моргание Карринга было равносильно вытаращенным глазам и разинутому рту у менее выдержанных смертных.
Антония, смеясь, побежала наверх, равно как и Филипп, торопясь поскорее оказаться на пути в поместье, которое для них обоих было родным кровом. Все это утро улыбка не сходила с ее губ, а Филипп радовался каждой минуте, которую посвятил тому, чтобы вызвать эту улыбку. Стоя в холле, он удовлетворенно глядел вслед Антонии.
– Как насчет свадьбы, осмелюсь спросить, милорд?
Филипп посмотрел на Карринга:
– Мисс Мэннеринг и я достигли взаимного согласия. Мы поженимся так быстро, как только возможно.
И не вполне понял, почему Карринг улыбнулся с самодовольным видом.
– Очень хорошо, милорд, – нараспев проговорил Карринг. – Могу я попросить вас заранее известить меня о дате свадьбы?
– Зачем? – сдвинул брови Филипп.
– С вашего позволения, милорд, я хотел бы в этот день запереть дом, чтобы прислуга могла поехать в поместье и самолично выразить свои пожелания вам и вашей леди.
Филипп поднял брови.
– Если им так этого хочется, конечно.
– Будьте покойны, милорд, мы все непременно прибудем.
И Карринг внушительной походкой направился к обитой сукном двери.
– Я давно предвкушал, как буду бросать рис на вашей свадьбе.
Суконная дверь затворилась за дворецким прежде, чем Филипп придумал подходящий ответ. Прищурившись, он смотрел на дверь и прикидывал, насколько благим было это намерение Карринга.
Но появление запыхавшейся Антонии заставило его забыть обо всем. Он вспомнил о разговоре с Каррингом только три дня спустя, когда с сияющей Антонией под руку мужественно спустился с крыльца местной церкви под сыпавшийся градом рис.
Одна метко брошенная пригоршня угодила ему прямо в затылок. Зерна быстро просыпались за галстук. Филипп сдавленно чертыхнулся. Он передернул плечами, но без особой пользы. Обернувшись, он всмотрелся в толпу – и заметил ухмыляющегося Карринга.
Филипп усмехнулся в ответ. Перед молодоженами остановилась карета, украшенная цветами. Он привлек к себе Антонию и под одобрительные возгласы гостей крепко поцеловал, потом взял на руки и занес в карету.
Карринг, как обычно, оставил последнее слово за собой, но, усаживаясь вслед за женой в карету, Филипп решил, что его это нисколько не волнует.
Он посмотрел на лучившуюся счастьем Антонию, которая радостно махала рукой друзьям. Она была именно той супругой, какую он хотел, в какой нуждался. Не той удобной женой, которой она предполагала стать, но такой, с которой он никогда не соскучится.
Гордо улыбнувшись, Филипп откинулся на спинку сиденья и устремил внимательный взгляд на Антонию. Тридцать четыре года станет для него знаменательной вехой – с этой поры вся его дальнейшая жизнь наполнится радостным предвкушением счастья.