Эглантайн решительно подошла к входной двери и, распахнув ее, громко произнесла:
— Прошу вас покинуть помещение! Немедленно! И не вздумайте торчать под окнами!
Ник добродушно улыбнулся.
— Оказывается, вы не умеете слушать, Мьюриел. Я же предупреждал: слова «нет» для меня не су-ще-ству-ет! Так что спите спокойно, пусть я приснюсь вам, а завтра созвонимся и поговорим.
Он ласково дотронулся до ее лица, провел пальцами по щеке и положил обе руки ей на плечи. Сквозь тонкую ткань своего свитера Эглантайн ощущала тепло его ладоней, и волна приятного возбуждения прокатилась по всему ее телу. Она знала: останься Ник рядом еще хотя бы на минуту, и она сама обнимет его за шею и, притянув ближе, вопьется губами в его улыбающийся рот.
Но он отпустил ее, и Эглантайн почувствовала внезапную пустоту.
— До свидания, — сказал Ник и вышел в ночь.
Эглантайн медленно закрыла дверь и уткнулась в нее пылающим лбом.
Что же я с собой делаю? — вяло подумала она. Что, черт возьми, происходит?
И Албина Гонтлет — умная расчетливая Албина — не смогла найти ответа.
Эглантайн открыла глаза и зажмурилась от яркого солнечного света, пробивающегося сквозь легкую занавеску. Приподнявшись на локтях, она огляделась и тряхнула головой, пытаясь убрать с лица спутанные волосы.
Вслушиваясь в тишину весеннего утра, Эглантайн старалась угадать, что явилось причиной ее внезапного пробуждения.
Ах да! Звонок! — пронеслось у нее в голове. Кто-то звонил в дверь!
Интересно, кому вздумалось наносить визиты в такую рань, недовольно размышляла она, кутаясь в розовый махровый халат. А потом посмотрела на будильник и ахнула. Острые стрелки часов показывали двенадцать тридцать, а Эглантайн чувствовала себя так, словно ее подняли на рассвете.
— Сейчас! — крикнула она и побежала вниз по лестнице.
Распахнув дверь, Эглантайн чуть не ослепла от обилия ярко-розовой массы. Прямо перед ней, широко улыбаясь накрашенными розовой помадой губами, стояла девушка в розовой униформе с букетом розовых роз, а рядом с домом припарковался микроавтобус того же розового цвета.
— Вы мисс Никсон? — осведомилась цветочница. — Тогда это — вам. В букете записка.
Обхватив обеими руками ароматную охапку, в которой, судя по всему, было не менее тридцати роз, Эглантайн попятилась в холл, машинально захлопнула дверь, даже не поблагодарив розовую девушку. Затем подобрала с пола утреннюю почту и, пройдя в гостиную, расположилась на диване перед низеньким столиком, чтобы вскрыть маленький конвертик, который торчал из самой гущи букета.
«Похоже, моей первой розе стало грустно, — читала она, узнавая решительный почерк некогда «одинокого ньюйоркца». — Я подумал, что ей нужны друзья, а мы нужны друг другу… В воскресенье едем на пикник. Заеду за тобой в одиннадцать, будь готова».
Прямо настоящий приказ, а не приглашение, подумала Эглантайн. А что он имел в виду, написав «моей первой розе стало грустно»? На журнальном столике ее уже нет, значит, Лусия выбросила вчера розу, когда делала уборку… Или нет?
Эглантайн стала вспоминать вчерашний вечер. Ник прошел до входа в гостиную, остановился на мгновение в дверях и как-то странно ухмыльнулся, вглядываясь в интерьер темной комнаты. Эглантайн огляделась и обмерла: ярко-алый цветок, свежий как утренняя роса, стоял в узкой хрустальной вазе, которую заботливо наполнили водой, прямо на камине.
— О Боже… — простонала Эглантайн, хватаясь за голову. — Лусия!
Приходящая уборщица-испанка была не лишена романтизма. По ее понятиям, эта одинокая роза была чуть ли не живым существом, за которым следовало ухаживать, как за любимым питомцем. Старание сохранить цветок подогревалось также и тем, что Лусия решила, будто эта роза — подарок хозяйке от любимого человека.
А раз так, Ник теперь будет думать, что я — влюбленная дура, если до сих пор храню этот жалкий цветок! — возмутилась Эглантайн.
Раздраженно бросив букет на столик, она стала просматривать почту. Этим утром пришла открытка из Бомбея от отца и Юнис, которые наслаждались каждым часом долгожданного путешествия. Распечатывая фирменный конверт своего издательства, Эглантайн все еще улыбалась, радуясь за стариков, но, увидев то, что было внутри, так и затряслась от беззвучного смеха.
«Ты конечно же знаешь, что «Ньюс ин Миррор» проводит ежегодные вручения авторских наград, — писала Холли. — Вчера мне стало известно, что твой «Подарок Венеры» номинируется на звание «Лучшего романа года». Я так за тебя рада, Эглантайн! По-моему, ты, как никто другой, заслуживаешь эту награду! Надеюсь, на этот раз ты нарушишь свое правило не появляться на людях и получишь приз лично. Церемония состоится через месяц, точную дату и время сообщу дополнительно».
— Еще как возьму! — радостно воскликнула Эглантайн.
Но тут же осеклась, подумав, что появление на публике повлечет за собой крах закрепившегося за Албиной Гонтлет имиджа женщины-загадки, а возможно — если об этом напишут в газетах и ее фото попадется на глаза Нику — и конец их отношений…
Она бережно взяла розы и отнесла их в ванную. Наполнив большую вазу, Эглантайн опустила цветы в холодную воду, тщательно расправила замятые листочки и понесла букет обратно в гостиную. Эти цветы не должны стоять у меня в кабинете, а тем более в спальне, решила она.
Сварив себе кофе, Эглантайн поднялась с чашкой наверх. Сначала она хотела принять душ и одеться, но, проходя мимо рабочего стола, не удержалась и села. Неуверенно потянувшись к клавиатуре, Эглантайн мгновение подумала и медленно напечатала: «Его глаза были цвета бирюзы…» Перечитав предложение, она вдруг рассмеялась и стала строчить со скоростью пулемета.
И только когда зазвонил телефон, Эглантайн поняла, что работает без перерыва почти три часа.
В другой раз ей бы не пришло в голову бежать к телефону сломя голову — она специально приобрела автоответчик, замечательную штуку, — но теперь Эглантайн казалось, что она знает, кто ей звонит. Торопливо сняв трубку, она улыбнулась, предвкушая услышать голос Ника, и ласково произнесла:
— Алло?
— Это ты, Тина?
Увы, звонила мать Чарлза.
— Да, слушаю вас, миссис Боуди. Как дела? — спросила Эглантайн, удивляясь внезапному разочарованию.
— Честно говоря, не очень. Хотя врач и заверил нас с мужем, что ничего страшного не произойдет, мы все еще волнуемся.
— Врач? — переспросила Эглантайн. — Вы заболели?
— Не я…
— Тогда не понимаю…
