Нагая Лесияра устало дремала в сугробах подушек и перин, а из зеркала на Ждану смотрела юная, свежая девушка с бархатными тёмными глазами, ровесница её дочери. Так выглядеть могли лишь долго не стареющие белогорские девы. Прощальный подарок княгини, сгусток силы Лалады, горел под сердцем маленьким тёплым солнышком и разливал в крови тихое умиротворение и свет. Сколько одиноких лет влила в неё Лесияра? К чему ей теперь эта молодость и красота? Кому всё это дарить, кого радовать?
– М-м… – Вздох, стон. Княгиня пошевелилась в постели, приподнялась на локте. – Кажется, сморило меня… Который час, лада?
Ждана взглянула на изысканную и странную игрушку в форме куриного яйца на подставочке, украшенного драгоценными каменьями. Это причудливое произведение мастериц, собранных под началом изобретательницы Светолики, показывало десять часов вечера.
– Десять, – проронила Ждана, и холодная, горькая пустота разлилась там, где прежде царила забывчиво-счастливая безмятежность.
Последний час неумолимо таял – не остановить, не повернуть вспять, не обмануть. Лесияра с тёплым восхищением во взоре любовалась Жданой, будто видела её впервые, и уголки её губ приподняла влюблённая улыбка.
– Как ты прекрасна, лада… Только не отворачивайся, не плачь! Я хочу запомнить тебя вот такой.
Ждана сидела у настольного медного зеркала обнажённая, с полураспущенными косами, прикрывавшими ей живот и колени шёлковыми волнами. По телу бегали зябкие мурашки, и она наконец набросила рубашку и обулась. Княгиня тоже оделась и принялась убирать Ждане волосы, делая это с задумчивой, любовной неспешностью. Она наслаждалась, пропуская пряди между пальцами и время от времени тихонько целуя их. Ждана ловила эту последнюю ласку с острой близостью слёз, а в следующий миг вздрогнула: из зеркала на неё смотрел Радятко, но глаза были не его – пристально-ненавидящие, дышащие тьмой и холодом.
– Обернись, Лесияра, – сказал он.
Княгиня повернулась на этот недетский голос, в котором слышался звон ледяных клинков; едва приметный глазу взмах руки – что-то с сухим стрекотом мелькнуло в воздухе – и княгиня повалилась на руки обомлевшей Жданы с кинжалом в груди, вошедшим почти по самую рукоять. Алое пятно быстро расползалось вокруг него на рубашке, увеличиваясь в размерах.
Обморочно-звёздчатая пелена сомкнулась, пожирая пространство, и в оставшемся круглом оконце Ждана видела лишь трепещущие веки супруги и её страдальчески приоткрытые губы, с которых срывался хрип. Свет заслонило собой лицо Радятко, на котором холодной маской проступало насмешливо-мстительное, безжалостное выражение.
– Ну что, Ждана, уже позабыла обо мне? Не ждала, не чаяла, что мы ещё встретимся? А вот и встретились… Ловко я усыпил вашу бдительность, а? – Мальчик хохотнул, и Ждане померещились волчьи клыки в его рту. – Вы думали, что очистили парнишку, а потом и вовсе думать забыли о нём, но паучьи яйца созрели. Когда он сделает своё дело, мои маленькие помощники сожрут его изнутри. Ты знаешь, мне плевать на эту войну. Всё, чего я хотел, я уже почти сделал, осталось последнее и самое сладкое.
Выдернув кинжал из груди Лесияры, он занёс его над Жданой, но пространство рассёк пронзительный крик Любимы, стоявшей в дверях опочивальни. Радятко пружинисто обернулся:
– Заткнись, кошачье отродье!…
Бросок не состоялся: Ждана стиснула его руку с кинжалом, повалила мальчика на пол и придавила своим телом. Это была лишь временная и случайная победа. В следующий миг Ждану отбросило к стене жестоким толчком нечеловеческой силы, и от удара спиной у неё потемнело в глазах и сбилось дыхание.
На крик примчались дружинницы и попытались скрутить Радятко, но в него словно вселился ловкий, сильный и опасный зверь. С рыком он подскочил, ударил одну из кошек в грудь ногой и выхватил у неё из ножен меч. Его движениями будто управлял опытный и умелый воин: с неузнаваемым, перекошенным злобой лицом мальчик яростно отбивался сразу от нескольких вооружённых дружинниц – видно, до последнего надеялся выкрутиться, улучить миг и завершить начатое.
– Нет! – истошно завопила Ждана, с пола протягивая к кошкам руку. – Не убивайте его, молю вас! В нём сейчас сидит Вук, это он им управляет!
Лесияра хрипло дышала, запрокинув голову и закатив глаза под верхние веки. Любима бросилась к ней, но её схватила на руки Ясна и вынесла прочь из опочивальни. Ждану тоже подхватили и выволокли из комнаты, а она билась в сильных объятиях кошек и кричала на разрыв связок, до искр перед глазами:
– Не убивайте его-о-о! Он не хотел! Это не он, это Вук, мой бывший муж!
Бьющегося, кусающегося и испускающего звериный рык Радятко вскоре вытащили – обезоруженного и скованного зачарованными кандалами. В них сил у него поубавилось, и дружинницы куда-то унесли его. Слушая его удаляющийся рёв, обезумевшая Ждана рвалась то следом за ним, то в опочивальню, где лежала раненая Лесияра. Железная хватка кошек оставляла красные пятна на её руках; дружинницы держали Ждану крепко, но почтительно, однако её попытки вырваться всё же вынуждали их делать ей больно.
– Тихо, тихо, госпожа, – говорили ей.
– Пустите меня! – билась она, и крик рвал её душу и тело пополам. Каждая из половин стремилась в свою сторону: одна – к сыну, вторая – к супруге.
– Госпожа, не гневайся, это ради тебя же самой. Поранишься, ушибёшься, наделаешь глупостей – а нам отвечать, – стояли на своём гридинки. – Успокоишься – отпустим.
– Где вы были раньше?! – раненой волчицей выла Ждана, скаля зубы. – Почему не уследили за моим сыном?
– Виноваты, госпожа. Он, видно, кольцом воспользовался и прошмыгнул. Ведь тихий, смирный, славный был! Никто ж на него и подумать не мог…
Никто не думал, не гадал, не чуял беды. После первого случая одержимости Вуком Радятко полностью оправился и стал самим собой, и негласное наблюдение с него со временем сняли; Ждана успокоилась, веря в очистительную силу отвара яснень-травы, и ничто в поведении мальчика больше не настораживало ни её, ни Лесияру, а Радятко и не давал поводов для беспокойства – так, обычные детские шалости с младшими братьями и егозой Любимой. Маленькая княжна подружилась с ребятами, и они бегали, играли и озорничали вместе напропалую, а Ждана радовалась, глядя на них. Как могло её материнское чутьё так обмануться?
– Яснень-трава! – осенило её. – Ему нужен отвар, паучки сожрут его! Молю вас, дайте ему отвара!
