– Яснень-трава! – осенило её. – Ему нужен отвар, паучки сожрут его! Молю вас, дайте ему отвара!
– Увы, госпожа, – ответили ей. – Кончилась травка.
– Так хотя бы воды из Тиши дайте! – цеплялась за соломинку Ждана. – Ну сделайте же хоть что-нибудь, прошу вас! Иначе он умрёт! Сделайте… Помогите…
Она извивалась в руках кошек, её голос неузнаваемо охрип от крика, жилы на шее и лбу взбухли. Череп распирало изнутри, грудь разрывалась от убийственного потока воздуха, лившегося в раздувающиеся, как кузнечные мехи, лёгкие. Его было слишком много, он отравлял её, душил, выдавливал глаза и разрывал сердце.
Неукротимая буря сузилась до тонкой струйки – ровно такой, какую могло осилить её надорванное горло. Тихие вдохи и выдохи вздымали её измученную грудь, ничьи грубые руки больше не стискивали ей запястья, а над нею прозвучал детский голосок:
– Матушка государыня жива, я чую сердцем.
Ждана лежала на постели в одной из гостевых опочивален, а рядом, обхватив руками колени, сжалась сиротливым комочком Любима. О, если бы всё это было сном! Если бы сейчас Лесияра вошла с уютно-вечерним, ласковым светом нежности в глазах и сказала: «Здравствуй, лада! Ох и денёк выдался – устала, как собака. Ну что, прогуляемся в саду перед сном?»
Холодные крылья отчаяния подхватили её и понесли к опочивальне, где осталась лежать раненая княгиня, но скрещенные секиры дружинниц перерубили пространственный проход острым лезвием оружейной волшбы.
– Туда сейчас нельзя, госпожа, – учтиво, но твёрдо отказали ей. – Государыне нужен покой.
Сколько Ждана ни умоляла, сколько ни требовала – секиры преграждали ей путь к супруге. Ни приказы, ни слёзы, ни уговоры не действовали. Ждана прислонилась спиной к стене и сползла на пол, измятая, сломанная и высохшая, как ветхий прошлогодний лист. Мысль о сыне ужалила её, и она устремилась к нему, где бы он сейчас ни находился… Проход вынес её в подземную темницу, где в рыжем отблеске светочей ей снова отрезало путь скрещенное белогорское оружие. Опять ей ответили непреклонным «нельзя» на мольбу пустить её к Радятко.
– Ему нужна вода из Тиши! – тихо плакала от бессилия Ждана, заламывая руки. – Паучки убьют его!
– Он опасен, госпожа, – ответили стражницы. – Он пытался убить государыню и тебя, как мы можем пускать тебя к нему? И речи быть не может, прости.
– Это не он! В нём был Вук! – уже ни на что не надеясь, объясняла Ждана.
– Почему ты веришь, что этот зверь уже покинул его? – не поддавалась на уговоры охрана. – Нет, госпожа, не гневайся – не можем мы тебя пропустить.
– Ну, меня не пускаете – так хоть вы сами ему воды дайте! – рыдала Ждана.
– Думаешь, не пробовали? Пытались в него влить, а он зубы стиснул и не пьёт, – огорошили её дружинницы неутешительным ответом. – Не ломать же ему челюсти…
Так ничего и не добившись, она неприкаянно бродила по дворцу, шатаясь от стены к стене на подгибающихся ногах. Вдруг кто-то невысокий дёрнул её за рукав, Ждана глянула вниз и увидела младшую княжну.
– Отойдём-ка в укромный уголок, – заговорщически шепнула Любима. Слёзы девочки уже высохли, а на её хитрой мордашке был написан какой-то замысел.
Ждана поразилась, с какой быстротой девочка овладела собой, воспрянула духом и даже успела что-то придумать. Указывая ей на лавочку под окном, княжна закрыла дверь.
– Ты хочешь дать своему сыну воду из Тиши, да? – зашептала Любима, когда они уселись. – Это не сам Радятко ранил матушку, его заставили, я знаю. Я слышала, что ты кричала.
– Да, ты всё верно поняла. Мой бывший муж, Вук, руководил им через паучков, которых подсадил в него, – сказала Ждана. – Но эти маленькие твари убивают Радятко, жрут изнутри. Может, вода из Тиши поможет? А меня даже не пускают к нему!
– Не горюй, – подмигнула княжна. – Есть один способ заставить стражниц отступить. Я стащу волшебные гусли, заиграю, и стражницы у нас ох как попляшут! Только тебе надо будет тоже на чём-нибудь играть, а то сама в пляс пустишься. Давай-ка, не вешай нос, беги за водой, а я покуда гусли добуду. Один раз я их уже стащила, стащу и во второй.
Ждана видела эту диковинку – гусли-самоплясы, а дочь когда-то со смехом рассказывала ей о шаловливой выходке маленькой княжны, заставившей плясать до упаду всех обитательниц дворца, включая и саму княгиню. Очутившись в Белых горах, Дарёна сперва столкнулась с настороженно-враждебным отношением кошек, не доверявших пришельцам с запада; суровая начальница дворцовой стражи отняла у неё домру, а Любима, обладая острой тягой к справедливости, не могла спустить этого Яромире с рук. Вот и сейчас, видимо, это стремление защищать обиженных не оставило младшую дочку Лесияры равнодушной к беде Жданы и её сына. Стоило настоящему горю постучаться в дверь, как долгие месяцы неприязни и ревности были перечёркнуты.
Ждана бросилась в пещеру Прилетинского родника, где беспрепятственно набрала кувшин целительной воды. Сперва напившись сама, она ощутила светлую, тёплую силу, заструившуюся по жилам живительным летним пламенем; вода была горячей, но голову она Ждане, как ни странно, остудила, смягчив надрыв души. Вернувшись во дворец, Ждана растворила в кувшине ложку тихорощенского мёда для пущей целебности.
Любима уже ждала её с гуслями и дудочкой.
– На, будешь дудеть, а то и твои ноги в пляс пойдут! Я постараюсь отвести стражниц подальше, а ты тем временем делай своё дело.
– Ты храбрая и мужественная, как целый взвод воинов, – улыбнулась Ждана, погладив девочку по голове.
Княжна не отвергла ласку – уже достижение.
– Пошли, – кивнула она.
Это было ещё то зрелище: по сумрачным каменным переходам темницы шествовала Любима с весело поющими гуслями, а за нею следовала Ждана, играя на дудочке. Дудочница, если честно, из неё вышла не слишком умелая – сопелка то придушенно хрипела и нелепо верещала, то завывала, как кошка, которой прищемили хвост, но и этого хватало, чтобы ноги оставались в её собственной власти, защищённые от плясовых чар. Под это странное музыкальное сопровождение они с княжной приблизились к двери, за которой находился Радятко.
– Это ещё что?! Вы что творите? Госпожа Ждана, госпожа Любима, прекратите сей же час! – вознегодовали стражницы. – Узник опасен, как вы не понимаете?!
Но собственные тела больше им не повиновались: ноги пошли притопывать и выкидывать коленца, а руки выпустили оружие и принялись прихлопывать.
