Господи, опять детский лепет. Почему она всегда волнуется, когда говорит с этим человеком?
Он сделал нетерпеливый жест.
— Ну давайте соврите мне. Скажите, что Бэйли для вас никто.
— Но он и есть никто… Я понимаю, все выглядело, как будто… Ну, вы понимаете… Но я оказалась в его комнате только потому, что он плохо себя почувствовал… — Ее несвязные попытки объясниться оборвал его взгляд полный отчуждения. — Вы должны мне поверить, — с отчаянием твердила она. — Я же говорю чистую правду!
Но это было лишь полуправдой. Мэри понимала, что ее слова звучат неубедительно.
— Вы — маленькая лгунья, — сказал он с презрением, — никогда не видел, чтобы так неумело врали. Так вы все-таки любите его? — Он с силой ухватил ее за руку.
— Конечно нет! — в отчаянии крикнула она.
Он сжал ее руку до боли.
— Понимаю. Значит, вы из тех девушек, которые заводят интрижки просто так, скуки ради? А Бэйли просто подвернулся вам, потому что живет рядом с вами?
— Все совсем не так! — закричала Мэри. — Если бы я могла объяснить…
— Не желаю я выслушивать ваши объяснения!
— Тогда почему вы так грубы со мной?! — Мэри была готова разрыдаться.
— Потому что не люблю, когда из меня делают дурака! — свирепо ответил он.
И она поняла, что, даже если сейчас расскажет ему всю правду, он наверняка ей не поверит. Она была зла на Дика, который был во всем виноват, и на Ричарда, который даже не дал себе труда ее выслушать.
— А вы сами такой уж праведник? — неожиданно вырвалось у нее. — Вы… вы… Да вы просто надутый ханжа!.. И не вам меня осуждать! — Тут она замолчала, потому что он схватил ее за плечи.
Что-то дикое было в блеске его глаз и в выражении лица. Мэри вдруг испугалась. Они были одни, вдвоем на совершенно пустынной дороге. С пересохшим ртом она смотрела в лицо Ричарда.
— Вы делаете мне больно… — только и смогла прошептать Мэри. Ее губы тряслись.
Он отпустил ее так же внезапно, как схватил.
— Прошу вас, поехали, — умоляюще прошептала она.
Словно и не слыша ее просьбы, он закурил. Молчание длилось минуты две.
Мэри как можно жалобнее произнесла:
— Мы же опоздаем…
Он, по-видимому, пришел в себя. Выражение его лица вновь стало непроницаемым.
— Хорошо, едем. Но знайте, мне так же неприятен предстоящий вечер, как и вам.
Ирония заключалась в том, что при других обстоятельствах этот вечер мог стать необыкновенно приятным. Мэри понравилась Марианна Дэвидсон. Там был с женой и доктор Маккензи, старый знакомый по Чартфорду.
Ужин был восхитителен, разговор за столом — живой и непринужденный. Мэри делала вид, что всем довольна, хотя это ей и стоило огромных усилий. В половине двенадцатого Маккензи с женой собрались уходить. Ричард тоже поднялся.
— Спасибо за чудесный вечер, Марианна.
Мэри, в свою очередь, поблагодарила хозяев и наконец оказалась в спасительной темноте, чувствуя себя совершенно измученной.
— Простите, что вам придется меня отвезти, — жалобно сказала она в спину Кохрейну, когда он открывал дверцу машины.
Он просто захлопнул за ней дверцу, даже не удостоив ответом. Доктор Кохрейн молчал, пока они не отъехали подальше, а потом заговорил с таким видом, как будто ему ужасно надоела вся эта история.
— Мы обязаны встречаться время от времени по работе. Поэтому будет легче для нас обоих, если мы решим, что инцидент полностью исчерпан. Я больше не стану обсуждать этот случай и ожидаю того же от вас.
Она попыталась еще что-то возразить, но он грубо оборвал ее:
— Я же сказал — хватит болтовни! Почему женщины так любят без конца обсасывать какую-то тему? Извините, меня больше не интересуют ваши дела. И чем раньше вы примете это к сведению, тем легче нам будет сохранить видимость нормальных отношений.
Выходные выдались тяжелыми. На прием поступило несколько тяжелобольных детей. Мэри не виделась с доктором Кохрейном вплоть до самой прощальной вечеринки по поводу ухода на пенсию доктора Маккензи.
— Вы пойдете? — спросил ее Майлз Дэвидсон. — Вы ведь работали с ним вместе в Чартфорде?
Она и не знала, что анестезиолог собирается уходить на пенсию.
— Детское отделение тоже приглашают? — спросила она, понимая, что Ричард тоже там будет.
— Разумеется. — Майлз взглянул на часы. — В шесть, в зале заседаний. Переодеваться не надо, сразу идем туда.
Они явились рано. В зале было всего несколько человек — один-два члена комитета правления, несколько старших врачей. Был там и мистер Кохрейн. Майлз повел было ее к своим коллегам, но по пути его остановили, и Мэри осталась в одиночестве. Она чувствовала себя не в своей тарелке, но вдруг с облегчением заметила доктора Робертса, стоявшего возле оконной ниши. Он тепло приветствовал ее.
— Приятно видеть вас снова, Мэри. Ричард мне сказал, что теперь вы здесь работаете. Знаете, я думал сейчас о том, что следующий прощальный вечер будет по поводу моего ухода. Тогда Ричард станет главным врачом в Чартфорде, — весело заключил он. — А кажется, совсем недавно он был еще мальчиком… По-моему, он хочет с вами поговорить?
Мэри увидела, что Ричард Кохрейн делает какие-то знаки в их сторону.
— Не думаю, что это относится ко мне. — И она решительно отвернулась.
Не прошло и нескольких секунд, как рука Ричарда опустилась ей на плечо. Она в смятении подняла на него глаза.
— Вы уже осмотрели ребенка? — спросил он.
Взгляд ее выразил непонимание, и он тут же пояснил:
— С аппендицитом… Вы знали, что он поступит?
— Но я не… — Она хотела объяснить, что не дежурит сегодня, как вдруг вспомнила, что еще на прошлой неделе Дик просил подменить его на этот вечер. Как это похоже на Дика! Он даже не удосужился передать ей дела.
— Простите, — пробормотала она, — я забыла, что вечером дежурю. Так они все-таки привезли его?
— В мои обязанности не входит прием новых пациентов, доктор Хантер, — сказал он сурово. — Наверно, вам надо позвонить в отделение и узнать.
Мистер Робертс успел отойти от них, и она была этому рада. Багровая от стыда, она нашла телефон и только тогда заметила, что появилась Кристин Уортон. Оказывается, она стояла неподалеку, слушая, как мистер Кохрейн делает Мэри выговор.
Сестра Браун по телефону сообщила, что ребенок действительно поступил в приемное.
Мэри неохотно доложила об этом мистеру Кохрейну, который в это время разговаривал с Кристин. Он лишь кивнул и снова повернулся к собеседнице. Чтобы немного подбодриться, Мэри взяла стакан с шерри.
Однако прежде, чем она успела поднести стакан к губам, Ричард Кохрейн положил руку на ее запястье:
