случилось не в тот день, когда моя жена втемяшила себе в голову, будто я трахаюсь где-то на стороне, а в тот день, когда она решила, что мне необязательно знать, как невероятно она иногда проводит свои дни.
Вот эта гребаная граница. Тот самый первый гвоздь. Именно в этой гребаной точке пространства и времени.
Открытие, которое не дает углям моей злости догореть до конца. Я зол на себя. Но и на нее я тоже зол, ведь я не собирался целенаправленно самоустраняться из ее жизни.
Вхожу в лифт, спеша вернуться в свою квартиру так же, как двадцать минут назад стремился ее покинуть.
Дверь не закрыта на ключ, что подтверждает мою догадку. Она здесь. В моей квартире.
Иду по коридору, не разуваясь и не раздеваясь.
То, что я хочу ей сказать, просто не терпит никаких отлагательств.
Оставляя за собой грязные следы и скрипя кроссовками, вхожу в свою «студийную» гостиную.
Положив подбородок на согнутые колени, Оля вскидывает на меня заплаканное лицо с дивана.
Подхожу и дергаю ее за локоть, заставляя встать.
Маленький округлый подбородок дрожит, губы тоже.
– Я был уверен, что мы справляемся, – говорю ей. – Что ты справляешься. Что ты понимаешь, что и зачем я делаю.
– Я… – сглатывает. – Я понимала. Я не злилась… я просто… не хотела тебе мешать…
– Я не один из них, – проговариваю. – Я не твой отец. Не твоя мать, и даже не твой брат.
– Я знаю…
Конечно, твою мать, знает. Даже, несмотря на то что никогда не обсуждала их со мной, она знала, как меня бесят многие заведенные там порядки. А я знал, что она сбежала оттуда в тот же день, как я предложил переехать в свою съемную квартиру. Потому что даже просто спать без нее мне было уже невмоготу, и потому что знал, как хочет она оттуда вырваться.
– Знаешь, как прочитать закрытую книгу? – смотрю в ее лицо.
Снова сглотнув, молча мотает головой.
– Никак, – отвечаю на свой же вопрос.
Толкнув меня в грудь, хрипло кричит:
– Я не одна виновата!
Делаю полшага назад, но только для того, чтобы с внутренним ревом броситься вперед. Обхватив руками дрожащую спину, прижимаю к себе. Кутаю Олю в свою куртку, утыкаюсь носом в ее висок.
– Нет, не одна… – хриплю. – Я дохрена дерьма творил. Ты правильно сделала, что от меня ушла. Это главный подсрачник в моей жизни…
Несмотря ни на что, я ею горжусь. Мир был бы другим, если бы она не была собой. Слишком гордой, чтобы простить мужику измену, и слишком уязвимой, чтобы сказать ему об этом в глаза. Это стоило мне семьи, но назад уже ничего не отмотать. Я сам все просрал. Сам.
Ее тело прилипает к моему. Обмякает. Становится дико хрупким и слабым. Всхлипы тонут в вороте толстовки. Внутри срабатывает резонатор, поэтому и сам начинаю вибрировать.
Закрыв глаза, накрываю ладонью Олину голову. Оля руками обнимает мой торс.
Вот так…
Это – то самое, чего мне так не хватало в жизни. Моей любимой женщины в моих руках.
Под толстовкой я потный весь. Мне опять нужно в душ, но шевелиться не хочу. Я оставил за порогом все, что не касается нас с ней. Губера, город, в котором ответственен за каждый косяк, рабочие планы, все проблемы, кроме тех, что есть между ней и мной.
– Мне в душ нужно… – говорю, когда она затихает.
Расцепив руки за моей спиной, Оля вяло отстраняется и ведет ладонями по моим плечам под курткой. Стягивает ее с моих плеч, и я разжимаю собственные руки, чтобы раздеться.
Олины губы приобрели ярко-коралловый оттенок, глаза припухли.
Она выглядит так, будто ей снова девятнадцать. Выглядит дико юной. Это торкает так сильно, что я хочу впиться в ее губы поцелуем. Поглотить ее всю, но это вообще не то, что ей сейчас нужно.
Бросив куртку на диван, разуваюсь и оставляю кроссовки посреди комнаты.
Веду Олю за собой.
Она не спорит, когда завожу ее в ванную и стягиваю с себя толстовку. И когда тяну за подол ее платья, собираясь ее раздеть.
На ней черное белье и капроновые колготки. Цвет идет ее коже, оттеняя ее белизну и напоминая о том, какая эта кожа на вкус, тем не менее, все это я тоже снимаю, оставив быстрый поцелуй на бледной стройной ягодице.
Сведя брови, Оля собирает с плеч волосы и завязывает их в узел на макушке. Абсолютно голая посреди моей ванной.
Холодком яйца жалит возбуждение, но усталость возвращается семимильными шагами. На башку давит кирпич напряженной рабочей недели.
Снимаю штаны и иду в душевую, которая могла бы вместить троих здоровых мужиков. Открыв воду, жду, пока Оля ко мне присоединится.
Ее глаза пробегаются по моему телу, задерживаясь ниже талии. Она отлично знакома с комплектацией. Во всех смыслах. Сама она внизу абсолютно чистая. Эта новая традиция мне нравится.
Глядя мне в лицо, набирает в руку жидкого мыла из вмонтированного в стену дозатора и, растерев его между ладонями, пристраивает их на моей груди.
Опустив руки вдоль тела, принимаю эту ласку.
На ее коже капли воды. Горошины сосков вызывают слюноотделение. Руки плывут вверх к моим плечам, потом вниз по животу.
У меня стоит, но я это игнорирую.
– Пф-ф-ф… – стискиваю зубы, когда тонкие пальцы со знанием дела обматываются вокруг ствола, натирая его мылом.
Стрельнув в меня припухшими, усталыми глазами, Оля обводит языком коралловые губы.
Никакой усталости не хватит, чтобы я расхотел увидеть свой член у нее во рту.
– М-м-м… – издаю в потолок, когда опускается передо мной на колени.
Наши дни. Руслан
Полная вовлеченность в процесс наступает в ту же минуту, когда ее кулак прокатывается по члену и волной гонит по нему удовольствие, а губы подсасывают головку, язык задевает уздечку.
Неважно сколько женщин у меня было, даже если этот опыт навсегда останется в памяти. Сгребая пальцами густой пучок волос на макушке Олиной головы, я хочу кончить, наблюдая за тем, как ее голова насаживается на мой член и как глубоко она может его принять. Есть вещи, которые мы с ней в сексе никогда не делали, но есть вещи, которые мы делали, и их было предостаточно.
До хрена вещей, которые нравились нам обоим, но одно оставалось неизменным: она интуитивно всегда отдает вожжи мне, но не тогда, когда она мне отсасывала. Здесь у нее был карт-бланш, потому что быть главной в этом
