вопросе нравилось ей самой. Возможно, дело в том, что ей охренеть, как нравилось ощущение полного контроля над моим телом. От этого она, твою мать, кайфовала.
Я даю ей то, что она хочет. Контроль над собой. Она отыскивает его в моем взгляде, когда поднимает глаза.
Выпустив член изо рта, кусает бедро, и в этом укусе не страсть, а обида. То, что я заслужил. Еще один укус, как немая и капризная претензия, но эффект обратный. Я только тверже становлюсь и со стоном жмурюсь в потолок, когда львиная доля внимания достается моим яйцам. Она гладит их языком, втягивает в рот. Желание быть жестким подхлестывается каждым движением ее рта, потому что я хочу больше и глубже. Сильнее сжимаю кулак на ее волосах, когда головка опять погружается во влажное тепло.
– Оля… – предупреждаю хрипло.
Я собираюсь кончить, а она не хочет отстраняться. Это тоже подстегивает. Только гораздо сильнее и острее.
Впиваюсь в ее запрокинутое лицо глазами и перехватываю ладонью свой стояк, в сторону убирая ее руку. Глядя на приоткрытые набухшие красные губы, кончаю, обдавая каплями этот рот, лицо напротив своего паха и женскую грудь. Рукой упираюсь в стену, чтобы не свалиться. Ноги на пару секунд слабеют.
Вместе с оргазмом приходит дикое желание вырубиться. Я не скотина, просто мой лимит почти исчерпан. Я функционирую на одном проценте мощности.
Упираюсь лбом в кулак, чувствуя, как в мой живот уткнулся лоб Оли. Она молча дышит, впившись пальцами мне в ягодицу.
– Ты и правда соскучилась, – бормочу.
Запрокинув голову, смотрит на меня предупреждающе. Глазами просит заткнуться. Не проблема.
Вдохнув теплый пар, раздуваю легкие вместе с грудной клеткой.
Помогаю ей подняться на ноги и смыть с себя мои “аплодисменты”. Намылив пальцы, тру большим ее щеку, пока она растирает гель по груди.
Ее макияж поплыл, волосы частично намокли, щеки раскраснелись.
– Я с ног валюсь, – смотрю на нее исподлобья.
– Я заметила, – кусает губу.
Смывает макияж и мои следы, пока достаю для нас с ней чистые полотенца из стопки на полке.
Оля трет кончики волос, пока я растираюсь своим полотенцем.
В мою постель она забирается без слов, споров и комментариев. Просто отбрасывает одеяло и укладывается на левую сторону. Голая, теплая и тихая. Длинные ноги и плавные линии тела скрываются от моих глаз.
Я устал, но я не мертвый.
Выключая свет, готовлюсь к тому, чтобы окунуться в волшебную изнанку этой элементарной вещи – спать вместе. В моей жизни это давным-давно не традиция. Я не спал с женщиной в одной постели минимум три года. И я голодный до этого. Я хочу этого каждую ночь. Видеть ее в своей постели. Настолько, что опять боюсь начать давить.
Оля вздрагивает, тихо сопя в темноте, когда укладываюсь рядом.
Удовольствие от соприкосновения с ее кожей дает чувство пресыщенности, от которого в башке вращение. Даже сквозь него толкается желание быть гребаным собственником. Перехватываю одной рукой плоский мягкий живот, прижимая спину к груди и голую задницу к паху. Проталкиваю другую руку под соседнюю подушку и утыкаюсь носом в шею. Кусаю ее. В ответ получаю дрожь и тихий стон.
– Перестань… – шепчет в темноте.
– Хочешь меня?
– Я не занимаюсь сексом с трупами…
– Да, дерьмовая затея… – смеюсь. – Завтра я весь твой, – обещаю и выключаюсь по щелчку.
Оля. Наши дни
Я видела его таким триллион раз.
Распластанным на кровати и спящим мертвым сном. Лежа на животе, обнимает руками подушку, тяжелая голова тонет в ней, край одеяла скрывает голый зад, но не срывает две ямочки у основания окруженного мышцами позвоночника. Несмотря на то что кровать у него огромная, Чернышов в ней занимает две трети.
Его маленькая копия спит точно так же. Наверняка ему и самому это уже известно, как и то, что Миша левша. В последний год они проводили вместе достаточно времени, чтобы мне не пришлось объяснять сыну какие-то вещи из физиологии мальчиков.
Глядя на Чернышова, открываю створку первого попавшегося шкафа, пытаясь найти для себя какую-нибудь одежду.
В его шкафу порядок.
Большую часть жизни у него было не так много одежды, чтобы он мог позволить себе содержать ее в бардаке. Его аккуратность – необходимость и привычка, которую, по всей видимости, не искоренить.
Пальцы напряжены желанием дотронуться до темных растрепанных волос и небритой щеки, но я не хочу его будить.
Беру верхнюю футболку из стопки и натягиваю на себя.
Несмотря на то, что здесь нет ничего моего, я чувствую будничность происходящего, и она не обманчивая. Она реальная. Это не то, к чему мне нужно привыкать – видеть его таким или выбираться из нагретой нами постели. Все это естественно, как, твою мать, дышать.
Порывшись в бельевом ящике, нахожу белые спортивные носки и надеваю их тоже.
Выйдя за дверь, вижу свой телефон на диване.
Я не жду на нем сюрпризов в девять утра. Есть сообщение от моего ученика, который хочет перенести занятие во вторник. Отвечаю, что мне нужно посмотреть график на следующую неделю.
В своей сумке нахожу резинку и собираю волосы в хвост.
В стекла бьет утреннее солнце, подсвечивая гостиную и кухню. В этой квартире огромные окна и много пространства. Она шикарная и… мужская…
В холодильнике шаром покати, но я наскребаю всего понемногу, чтобы приготовить омлет.
Мне никогда не было так чертовски сложно разрисовать свое будущее, как сейчас. Мне просто не хочется ни о чем думать. Ни о будущем, ни о прошлом. О прошлом мне не хочется думать в десять раз сильнее, чем о будущем.
Может быть, я вообще слишком много думала в своей жизни?
Может быть, мне просто побыть безмозглой какое-то время?
Мешая в чашке омлет, выливаю его на сковородку.
Найти посуду несложно. Здесь все на своих местах, наверное, потому что на этой кухне мало чем когда-нибудь пользовались.
В ответ на запах еды желудок у меня урчит.
От багета остался полутвердый край. Отщипнув от него, жую булку и рассматриваю небольшую кофемашину с сенсорной панелью…
– Хочешь кофе? – слышу хриплый вопрос за спиной.
Оборачиваюсь, снимая с плиты сковородку.
Стоя на стыке кухонной и гостиной зоны, Чернышов почесывает голую грудь и треплет пальцами челку своей свежей стрижки. Спортивные домашние шорты низко болтаются на талии. Это достаточно сексуально, чтобы во рту собралась слюна. Он стал крупнее за последние годы, и это тоже давит на мое либидо.
– Да, – разворачиваюсь и упираюсь поясницей в столешницу.
Кладет
