Снова облизав губы (они ужасно сохли), я сказала:
— Ты напал на хозяина. Нас найдут и тебя накажут.
— Нет.
— Найдут, — убежденно сказала я. — Наверняка, у тебя тоже установлен отслеживающий имплант, или имплант управляющий.
— Нет.
— Нет — не выследят, или нет — нет имплантов?
— Нет имплантов, — проговорил гибрид, и мне показалось, он проговорил это лукаво. Я догадалась об этом скорее интуитивно, а не прочитала по его лицу. У него вообще скудная мимика: когда он говорит, шевелится только его безгубый рот, а глаза так же богаты на выражения, как глаза обычной рептилии.
— Ты их тоже из себя пальцем выковырял? — не удержалась я от сарказма.
— Нет, — порадовал он меня снова отрицательным ответом.
Я заметила, что гибрид очень внимательно прислушивается ко мне, чтобы различать речь. Он практически все понимает на общем центаврианском, и говорит вполне сносно. Умом это создание явно не обделено; выкрала меня решительная и мозговитая особь. Да еще и чувствительная: он сразу просек, когда я попыталась взять его под контроль. С ним нужно применять эмпатию осторожно, так осторожно, чтобы он ничего не заметил…
Я окинула этого желтоглазого монстра взглядом, оценивая, есть ли у меня хотя бы призрачные шансы его провести. В свою очередь, он смотрел на меня. Смотрел пристально — иначе не умеет, жутковато — опять же, иначе не имеет.
Зрительный контакт — еще один путь к эмпатии, поэтому, когда я уловила его радость, не удивилась. Но не только радость чувствовалась, чувствовалось еще и предвкушение, сплетенное с тревогой. И… надежда. Он надеется с моей помощью что-то получить; может быть, он хочет меня продать.
— Ты хочешь меня продать кому-то?
Гибрид ничего не ответил, но я поняла, что угадала. Я чувствовала слабый вкус его эмоций, распознавала его настроения, как запахи, и для этого мне даже не была нужна эмпатическая связь с ним — достаточно было просто находиться рядом. Он мог бы и ничего не отвечать мне, я все равно бы все поняла по оттенкам его эмоций.
— Ты рискуешь, — предупредила я, — если ошибешься, нас найдут и твой план провалится.
— Нет.
«Твой любимый ответ», — мысленно ответила я и огляделась. Мы находились в крошечной круглой комнате, большую часть которой занимал гибрид — он сидел на кровати, а если бы встал, ему бы пришлось согнуться в три погибели, потому как его рост не позволял выпрямиться. В комнате была кровать, накрытая цветастым покрывалом, пуфик с грязными пятнами, коврик. Освещала комнату маленькая лампа. Кое-какие детали обстановки и узор на коврике дали мне основания думать, что это дом орионца, и планета эта тоже орионская.
Из курса культурологии человеческих рас я знала, что орионская раса генетически склонна к агрессии и воинственности, а также то, что многие орионские планеты до сих пор не входят в Союз и управляются правящими семьями или теми, у кого имеется достаточно влияния и оружия. Так что, здесь вполне могут процветать рабство и беззаконие… К тому же планеты Республики Земли и орионские «окраины» входят в одну, так сказать, «область».
Как же была неправа Джуди, называя свою планету задницей вселенной! Задница — эта та планета, где мы сейчас! И все те планеты, что поблизости… Задумавшись о том, в какие опасные места меня закинула судьба, я временно позабыла про присутствие гибрида. Но он-то обо мне не забывал, и следил за каждым моим движением.
Когда я попыталась встать, чтобы размяться, и убедилась, что не так слаба, как ожидалось, он спросил:
— Лучше?
— Если ты о моем самочувствии — я в норме.
— Хорошо. Мы лететь скоро.
— И куда же мы «лететь»? — с вызовом спросила я. — И как? Разве нас не засекут? Я центаврианка, а ты слишком приметный. Я-то смогу замаскироваться, а ты, образина, никак.
Гибрид ничего не ответил, вероятно, обидевшись на то, что я назвала его «образиной», но я и без ответа смогла различить его уверенность в себе, надежду, и… страх, затаенный страх, который обладает особыми вибрациями. Он уверен, что сможет меня вывезти с этой планеты, но и боится тоже.
Пользуясь тем странным обстоятельством, что он не связал меня, не заткнул рот кляпом и отвечает на вопросы, я спросила:
— Кому такому важному ты хочешь продать меня? Рептилоиду?
Говоря о рептилоиде, я шутила. Но гибрид кивнул, и мне стало не до шуток.
С тех пор, как Кнотте любезно объяснил мне, что я в рабстве, и с тех пор, как я увидела гибридов, я знала, что в любой момент моя жизнь может оборваться, что вполне возможна встреча с самыми жестокими существами вселенной. Знала, и упрямо подавляла страх, а также гнала мысли о плохом из головы. Но как ни старайся себя уверить в том, что все будет хорошо, невозможно оставаться спокойной, когда осознаешь — это не приключенческий роман, не кино, не история с обязательным счастливым концом. Это безразличная реальность, в которой я — товар. Никто не найдет меня здесь, никто не спасет — лишь я сама могу себя спасти.
— Не бояться, — зачем-то стал успокаивать меня гибрид. — Ты не стать корм. Ты стать слуга.
— Спасибо, обнадежил, — ядовито отозвалась я, а сама медленно, очень деликатно, стала пробираться в его сознание, ибо только взяв его под контроль я имею возможность спастись.
Но он, цвин, заметил мое вторжение! Невероятно быстро для своей комплекции он встал, поймал меня за руку и швырнул на кровать. Конечно, его гнев сильно меня напугал, но я не подала виду, и проговорила насмешливо:
— Ну, давай, ударь… Посмотрим, как тебе потом удастся меня продать.
Он жег меня совершенно жутким взглядом, и так крепко держал за руку, что на ней уже наверняка начали наливаться синяки. И вдруг… вдруг нечто новое окрасило его сознание, нечто смутное, похожее на желание. Я словно бы увидела саму себя со стороны, его глазами: белокожую, изящную, с приоткрытыми губами… Это чудовище любовалось мной! Ему нравился мой запах! Оно меня хотело!
Осознав это, я испытала леденящий душу ужас. Даже потенциальная встреча с рептилоидами не могла меня напугать так, как мысль о том, что это создание может… может… Гибрид чуть склонился надо мной… его желание коснуться меня усилилось…
Панцирь моего спокойствия треснул. Я сорвалась — вырвала руку из его лапы, перекатилась на кровати, кинулась к двери, управляемая одним инстинктом: бежать! Дверь, разумеется, была закрыта, я не успела ее открыть, да и не смогла бы; гибрид настиг меня и легко оторвал от двери, после чего снова швырнул на кровать и стал на ней удерживать. Я сопротивлялась, как бешеная кошка, стараясь причинить ему хоть какой-то вред, силилась вырваться. Все мои старания, приемы самообороны были безуспешны: в учебниках лгали о том, что можно одолеть даже превосходящего по силе противника. Нет, нельзя!
Я завопила от беспомощности так пронзительно, что могла бы соперничать по звуковым характеристикам и мощью поражения с лучшими сигнализациями. Гибрид, даже не поморщившись, зажал мне рот своей лапищей; я укусила его, но мои зубы были не в состоянии прокусить его толстенную кожу.
Одной свой лапищей он удерживал меня за руки, другой — закрывал рот. Колено его упиралось мне в живот. В таком положении я могла только бестолково молотить ногами по кровати. Паника моя нарушила нашу эмпатическую связь, и я перестала чувствовать гибрида… Он все так же держал меня и не делал ничего такого, что я мысленно представляла и чему ужасалась.
Постепенно ужас оставил меня, и я перестала сопротивляться, притихла. Даже хорошо, что я так прооралась: стресс выплеснулся наружу. Гибрид убрал лапу с моего рта, отпустил мои руки, и колено с живота убрал. Я смогла вдохнуть спокойнее, поменяла позу на кровати, прижав колени к животу, и уставилась невидящим взглядом куда-то в стену.
— Не делать эмпатия — я тебя не трогать, — заявил гибрид.
— Договорились…
Снаружи раздался какой-то неясный шум, заставивший гибрида насторожиться. Он замер, глядя на дверь, а потом взглянул на меня и нарушил только что-то заключенную договоренность: подошел и ударил меня голове, отправив в забытье.
