не всегда была тёмным пристанищем злобных тварей. Нергал сделал её такой. Она была колыбелью всего Архея, и в ней теплится его сердце. Стало быть, если она способна давать жизнь, она — живое существо.
Ишмерай помедлила, но проговорила:
— Во время странствий своих по Иркалле матушка прижимала ладонь к стенам, и они отзывались дрожью, в недрах их бушевала веселая волна жизненной силы. Так кровь бушует в жилах человека, так стучит его сердце.
— Верно, — улыбался Цесперий. — Госпожа Акме всегда считала, что у Иркаллы было сердце, подобное человеческому. Ни одна живая душа не знает, где оно. Быть может, оно находится в самих её недрах. Но пока оно живо и бьётся, ни Кунабула, ни Архей не будут знать покоя. Легенда гласит, что сердце это будет найдено только тогда, когда соберутся все семь лучей Звезды, и все семь Звезд будут готовы прийти ей на помощь. Вот, к примеру, сударыня Атанаис, — обратился он к девушке, глядя на золотую подвеску в форме звезды с Семя Лучами Благодати, подаренную ей матерью. — Что знаете вы об этой Звезде?
— Признаюсь, не многое, — скромно ответила та, явно не желая выдавать то, что поведала им Провидица. — Я знаю лишь то, что каждому из лучей соответствует каждое из государств Архея. Беллон же издревле считается её центром. Поэтому Нергал не может оставить наш край в покое. Сияние Звезды недостаточно яркое, чтобы отвратить тьму Кунабулы.
Цесперий тихо, глубоко рассмеялся и столь же тихо воскликнул:
— Но, добрая барышня, с чего бы ему оставлять Архей, если он является ему таким же домом, как и Шамашу? Вы несправедливы к нему.
— Хорошо, — недовольно перебил кузину Акил и перефразировал: — Поэтому Нергал до сей поры не может оставить в покое всех нас, грозя невинным людям войной. Из-за того что каждое из государств Архея является лучом упомянутой Звезды, а с нами нет Авалара, Нергал не боится нас.
Цесперий улыбнулся, хитро и снисходительно, и в его огромных синих глазах, обрамленных необыкновенно длинными пушистыми ресницами, засиял лукавый огонек, и он ответил:
— Шамаш создал Звезду о Семи Лучах, чтобы она защищала людей, и дал символ этой звезды каждому из владык семи государств. И, если я не ошибаюсь, эту подвеску вы получили от госпожи Акме.
— Стало быть… — изумилась Атанаис.
— Я не берусь утверждать, что эта подвеска и вправду принадлежала самому Атариатису Рианору. Но та подвеска, что была у него, по легенде была выкована самим Шамашем и переходила Рианору из поколения в поколение. Остальные Звезды о Семи Лучах должны быть у нынешних королей остальных государств. Но дело не только в государствах. Истинная сила этой Звезды должна была отразиться в самих людях. Посему есть и другая легенда, которая гласит, что Семь Лучей — это сами люди, и однажды, когда Нергал поднимет свои тёмные войска, они спасут Архей от гибели.
Марк негодующе фыркнул и крепким голосом возразил:
— Как можно спихивать защиту Архея на горстку людей?! Неужто они… — сколько их? По числу лучей? — семеро человек способны остановить несметные полчища Нергала?
Ишмерай, Атанаис и Акил искоса переглянулись.
— Он что, не догадывается, о ком идет речь? — прошептал последний.
— По легенде эти семь человек должны обладать несметной силой, которая позволит им… — отвечал Цесперий.
— Как благородно! — с издёвкой, неожиданно грубо прервал его Марк и побагровел. — Я полагал, победа куется силами непременно всех жителей земли, которую настигла беда.
— Догадывается… — вздохнула Сагрия.
Александр грубо усмехнулся и протянул, обращаясь к принцу, но недобро глядя на фавна:
— История Архея такова, Ваше Высочество, что упомянутая вами горстка людей всегда должна жертвовать своим благом во имя блага всего мира, даже если им грозит погибель.
Марк сжал кулаки и угрожающе процедил, пугая Ишмерай:
— Никто не имеет права обременять человека подобным долгом! Даже сам Господь Бог!
— Не богохульствуйте, Ваше Величество! — усмехнулся Александр. — Иначе они оба накажут вас. Что один бог, что второй.
— Марк! — умоляюще прошептала Ишмерай, взяв его за руку, и принц сжал её, но не посмотрел на девушку.
— Боюсь, мы отошли от темы, — деликатно заметил посланник Карнеоласа Натал Ансаро, несмело улыбаясь. — Семь Лучей Великого Солнца…
— Коварного Солнца… — поправил Александр. — Которое не может защитить свой край, посылающее на гибель людей, сила которых стократ уступает Его силе.
— Негоже так говорить о солнце, господин Сагдиард… — пробормотала Ишмерай, стремясь загладить неловкость.
— Это всего лишь легенда, уважаемый граф, — неприятно улыбнувшись, ответил Цесперий. — Не воспринимайте её столь близко к сердцу.
— Ваши легенды, господин Цесперий, слишком настораживают, чтобы не воспринимать их всерьёз. К тому же, после событий двадцатилетней давности, от Кунабулы и от этих замечательных Лучей, — он бросил насмешливый взгляд в сторону Рианоров, — нам следует ожидать всего, что угодно.
— Но позвольте, господин Сагдиард! — мгновенно отозвалась Атанаис, словно вступая в игру, которую начала еще Ишмерай. — Неужто у вас имеются основания подозревать нас в том, что мы и являемся Лучами Шамаша? — сарказм в её голосе звучал весьма правдиво. — Если наша матушка и наш дядя столь сильны, подобная же мощь ни к чему не обязывает нас. Откуда знаете вы, что мы унаследовали хотя бы каплю той силы, которой обладают наши родные?
— Если бы не обладали, Провидица бы не отправила вас в это путешествие, — ни к месту вмешался Натал Ансаро.
— Провидица не богиня, она может ошибаться, — нагловато брякнул раздражённый Акил, этим заявлением оскорбив Цесперия.
— Говорите всё, что вам угодно говорить, господин Рин, — холодно процедил фавн, глядя на Акила, оскорбившего веру в собственного предка, в собственные силы и усомнившегося в непогрешимости царицы Авалара, — но вы не можете спорить с тем, что вы все же сын человека, который поверил в своё предназначение и победил.
— Они, в первую очередь, дети своей эпохи, — негромко, но отчётливо заметил Александр. — Они дети тех, кто победил, им больше нечего было бояться. Они праздно росли в уютной тени своих знаменитых родителей, и верили, что мир этот всегда будет солнечным. На их месте я бы тоже не верил. Так живется легче, неправда ли, господин Рин?
Молодой господин Рин залился краской негодования
