с Археем. Окунуться в неизведанное. Нидар Сур, Натал Ансаро, Марцелл и Гелам стояли у камина и тихо переговаривались. Атанаис пела, улыбаясь восхищённому Сагдиарду, агентам отца и карнеоласцам. Сагрия мрачно поглядывала на Акила.
Ишмерай подошла к кузену, одиноко сидевшему в темном углу, села рядом с ним и после недолгого молчания тихо проговорила:
— Атанаис обратит на тебя внимание, как только ты выйдешь из тени и станешь источником света.
Акил угрожающе поглядел на кузину, губы его скривились в злой усмешке, и он ответил:
— Атанаис не обратит на меня внимания, даже если солнце поделится со мною сиянием.
— В таком случае либо действуй, упорно и неторопливо, чтобы завоевать её сердце, либо оставь свои надежды и перестань дуться. Прости меня, Акил, но порой ты выглядишь нелепо.
У Акила вырвался горький смешок, и он проговорил:
— Какова ирония! Меня добивались, меня заваливали любовными посланиями, из-за меня даже пытались травиться, но нелеп я лишь в глазах той единственной, которая нужна мне более всего на свете.
Ишмерай опустила глаза, искренне радуясь, что влюблённая в него Сагрия не слышит этих слов.
— Если ты уверен, что все попытки твои бесполезны, забудь о ней, выкинь её из головы и открой глаза.
— Что же я увижу? — язвительно усмехнулся Акил, поглядев кузине в глаза. — Сагрию Кицвилан? Думаешь, я не вижу, как она смотрит на меня, как краснеет, как волнуется? Да, Ишмерай, она твоя подруга, но…
— Она наша подруга, — мрачно поправила Ишмерай. — Она всегда была нашим товарищем.
— Хорошо, наша подруга… но я всегда видел только Атанаис, только она была мне нужна. Что такое Сагрия Кицвилан с её рыжими волосами, дурацкими веснушками? Она привлекательна, но её манеры отпугивают меня и отпугнут любого мужчину: эти её неистовые скачки, любовь к оружию, неженственность, а уж откровенность граничит с оскорбительной бранью…
— Если она лишена этих противных кокетливых ужимок, это еще не значит…
— С ней справится лишь мужлан, который сможет поставить её на место одним взглядом. На себя же я не возьму подобной роли.
Ишмерай горько поглядела на Сагрию, которая в эту минуту показывала виконту Аиму свои ножи, а тот внимательно их разглядывал.
— Но есть в ней что-то, чего нет в Атанаис, — сказала Ишмерай, увидев, как ножи Сагрии целиком завладели вниманием обоих мужчин, отвернувшихся от Атанаис и склонившихся к рыжеволосой бестии, что-то оживленно тараторившей.
— Я обойдусь без этого загадочного качества и удовольствуюсь тем, что у Атанаис имеется.
Ишмерай вздохнула и тихо выпалила:
— Хорошо, Акил. Можешь дуться, страдать, ни с кем не разговаривать и вечно поглядывать на Атанаис из дальнего угла, но если ты не постараешься, она никогда не станет твоей.
— Не трать на меня время, Ишмерай, — последовал ответ. — Иди к своему принцу. Он слишком мрачен последние несколько дней. Две кислые морды в одном отряде — унылое зрелище.
Марк сидел рядом с виконтом Аимом, Цесперием, Наталом Ансаро и Нидаром Суром, но не участвовал в их увлекательной беседе. Он был бледен, мрачен и немигающим взором глядел на огонь в камине. Губы стали прямой жесткой линией, брови собрались тучей на переносице. Его одолевали безрадостные мысли, и Ишмерай захотелось их развеять. Она решительным шагом подошла к Нидару Суру, попросила прощения за то, что прервала их беседу и с трогательной улыбкой попросила дозволения сыграть на лютне, которую она видела у одного из кавалеристов, и спеть.
— Обещаю, я буду петь так тихо, что вы едва ли меня услышите! — заверяла его Ишмерай, поглядывая на Марка, который вернулся из края своих мрачных дум и неотрывно глядел на неё.
— Без проблем, сударыня, — буркнул недовольный Нидар Сур и повернулся к своим людям. — Эмил!
— Ох, можете не беспокоиться, я сама! — воскликнула девушка, подбежала к изумленному Эмилу, мужчине, лет сорока, косматому и весьма угрожающему на вид, и проворковала: — Господин Эмил, простите меня за дерзость, но я видела у вас лютню. Не соблаговолите ли вы одолжить мне её на несколько минут? Очень уж хочется спеть.
Господин Эмил был так поражен этим очаровательным созданием, что тотчас вручил ей лютню, и девушка, от души его поблагодарила, устроилась подальше от остальных, чтобы никого не потревожить, села на высокий камень и тихо запела, мягко дотрагиваясь до струн. Грустная песня была простой и очень нежной. Приятный голосок Ишмерай заструился весенним ручьем в предрассветной тишине. Луна, сияющая за окном, казалась еще печальней. Эту песню Ишмерай пела лишь для одного человека, который поднялся со своего места, покинул своих собеседников и медленно подошел поближе к исполнительнице. Не слыша его шагов, но почувствовав его, Ишмерай несмело улыбнулась. Голос её стал еще нежнее, а в глазах появилось такое выражение, что Марк покраснел и сел рядом. Он тяжело молчал, но былая мрачность его ныне разбавлялась грустью и нежностью.
Руки Ишмерай продолжали играть, и тогда она шепнула ему:
— Я пою только для тебя.
Марк выпрямился от неожиданности, глаза его засияли, и губы медленно расплылись в восхищенной улыбке, и Ишмерай продолжила петь только для него, тихо и до того нежно, что у обоих заходилось сердце.
Когда Нидар Сур приказал сворачивать веселье и ложиться спать, Ишмерай вздохнула, помолчала, а затем прошептала, не поворачиваясь к принцу:
— Я не знаю, почему ты хмур. Ты ничего не хочешь мне рассказать. Но я хочу, чтобы ты улыбался, ибо твоя улыбка дает силы мне.
— Занятно, — усмехнулся тот. — А твоя улыбка дает силы мне.
— Но я улыбаюсь, ты же хмуришься… — девушка погрустнела. — Скажи, ты жалеешь, что поехал?
Марк посмотрел на нее до того свирепым взглядом, что Ишмерай прикусила губу.
— Никогда! Да как у тебя только язык повернулся!..
— Чшш! — прошипела девушка, коснувшись его губ своими пальцами и тотчас отдернув руку, как только ее собственные губы неистово загорелись. — Если ты мне все расскажешь, мы вместе победим твои тревоги.
Но Марк лишь улыбнулся, ласково глядя на нее, покачал головой и прошептал:
— Все мои тревоги только о тебе…
С этими словами он поднялся и вышел из гостиной.
Ишмерай проснулась
