– Да, да.
– Эй, уважаемый, можно мне лепёшку? – крикнул Прет в сторону стойки. – И ещё кружечку!
– А те, кто вернулся на корабле Пулата, они все сейчас в море? -спросила Аяна.
– Нет, – сказал Арчелл. – Капитан у них сильно болел. Пулат ему выделил хороший дом на юге, греет теперь там свои древние кости. А остальные – да. В море все. А что им делать ещё? Анвер, приятель, ты что, закис с пива?
– Нет. Можно мне ещё? – спросила Аяна в отчаянии. – Половину кружки?
– Слушай, приятель, мне кажется, тебе хватит, – с сомнением сказал Арчелл.
– Держи, – к Аяне с другого края стола подъехала полная кружка.
– Я половинку... – пробормотала Аяна.
Ну вот и всё. Они все в море, и до декабря что-то узнать она может только... у него.
Она скрипнула зубами.
– Арчелл, а этот капитан... – начала она, поворачиваясь.
– Арч отошёл, – сказал Месмералл. – Природа, видать, зовёт.
Аяна отпила пива, почувствовала тот же зов и встала.
– Меня тоже зовёт, – сказала она. – Где тут...
– За таверной. Смотри только, не поддавайся зову у стены, Жакелда может скалкой приложить, если увидит.
10. Что ты творишь?
Аяна вылезла из-за лавки, вышла на воздух и постояла, тоскливо глядя на небо, на слегка покачивающиеся луны, звёзды и облака. Мало того, что ей придётся нанести визит с Гелиэр в тот безумный дом, так ей ещё и предстоит жить с ней в одном доме с Айлери и Кондой, если Гели не увезут в Тайкет после свадебного... как там оно вообще происходит, это разворачивание покрывала?
Ей придётся смотреть на Айлери, милую, отчаявшуюся. Почему? Почему она не может просто забыть это всё, как страшный сон, оставить их всех копаться дальше в этом их, как сказал Прет, болоте, безумном, странном? Пиво притупляло боль в груди, но не успокаивало мысли, снова и снова возвращая её в тревогу и непонимание.
Она навестила вонючий нужник и вернулась, встретив по дороге Веспелла.
– Приятель, – хлопнул он её по плечу, и синяки напомнили о себе, бередя воспоминания.
– Хорошее пиво, – сказала она, садясь за стол. – Кисловато немного, но неплохое.
– И дешёвое. Ты пробовал в "Четырёх Коронах"? – повернулся к ней Прет. – Вот там редкостная бурда. Просто отврат. И дорого.
– Нет. Я редко куда-то хожу. Я вам должен за пиво?
– Мы угощаем. Сестра не пускает? – спросил Илойте. – Мамка, наверное, наказала за тобой следить, да? В кого она такая лютая, твоя Аяна? В мать?
– Она не лютая, – сказала Аяна, начиная слегка злиться. – Она обычная девчонка.
– Она мне чуть руку не оторвала. Ты видел мой камзол? Меня как волки рвали, а медведи держали, и конь ваш дикий грыз. Как вы получились такие разные-то?
– Да он такой же, – махнул Като. – Они там с безумным киром Арча сцепились, от комнат ничего не осталось. Всё в щепки, всё! Тому-то плевать, свалил к себе в логово, а нам всё это прибирать. Ох, Пулат будет в бешенстве, когда приедет.
– Сплюнь, – поморщился Месмералл. – Старикан вроде не скоро вернётся. Успеете убрать следы.
– Ты смеёшься? Половина мебели в печку только годится! Там как на поле боя! Всё в крови было, только что трупа не нашли! Вон он сидит, живой! Как вы там так сцепились-то?
– Мы не сцеплялись, – твёрдо сказала Аяна, вспоминая, как Конда лежал рядом, а потом бил по двери рядом с её головой, и чуть не передёрнулась от хлёсткой боли за грудиной.
– Да уж куда тебе, – сморщился Онодоре. – Тебя плюнь – переломишь. Уж прости, приятель. Хлипкий ты. Он бы тебя двумя пальцами придавил, он же страшный и здоровенный, хоть и... Может, поешь чего? Пивом-то не наешься. Тебя уже расквасило, что ли?
– Я не хлипкий! – разозлилась Аяна, ударяя кулаком по столу. – Я могу за себя постоять!
– А ну, покажи-ка эту свою руку, – хмыкнул Месмералл, выставляя дюжий кулак в середину стола.
– Грубая сила – это не главное, – слегка обиделась Аяна и спрятала руки под стол. – Я умею обращаться с ножом. Вот.
Рука скользнула за камзол, и рукоять ножа привычно легла в неё. Аяна легко встала и развернулась, шагая через лавку к двери, ощущая, как слегка, совсем чуть-чуть, пошатывается дощатый пол под ногами, потом размахнулась.
Нож летел, будто хищная птица, наметившая добычу в высокой степной траве, пикирующая вниз в последнем, предрешённом, единственном движении, которое уже не остановить и не предотвратить.
Лезвие ловко и плотно вошло в полотно двери, и парни присвистнули, а Аяна выставила подбородок.
– О, ничего себе.
– Вот тебе и хлипкий!
– Надо тоже поучиться!
– Ну, это много кто умеет, – сказал Фирсад, глядя на довольную собой Аяну.
– Да ладно! – дерзко глянула она на него. – А вот так?
Она порылась в сумке и выудила треугольную метательную пластину.
– Спорим, попаду не дальше ногтя рядом? – весело подмигнула она слегка плывущему Фирсаду.
– Не-е-е, приятель, – рассмеялся Перт. – Ты окосел.
– Ни в жизни, – кивнул Като.
– Да ну! – ещё чуть дальше выставила подбородок Аяна. – От трёх кружек-то? А ну, глядите!
Все замерли, сосредоточенно глядя на её руку и боясь пошевелиться.
Аяна зажала пластину двумя пальцами, прищурилась и отточенно отвела руку, медленно замахнулась, прикусив кончик языка... Пластина выскользнула из её пальцев, и уже в этот миг видно было, что она летит туда, куда Аяна и задумывала. Ать! Вот так-то! Она восторженно подняла брови, начала выпрямлять спину, гордая собой, чтобы замереть в предвкушении одобрительного "О-о-о!" в исполнении хора парней. Не зря она изрешетила несчастный бок нужника, распугивая гулкими ударами птичек пасси из сарая!
Но дверь открылась.
Аяна вздрогнула, распахивая глаза, и схватила пальцами воздух, но пластина уже летела, сорвавшись, неостановимая, неудержимая, сверкая старательно заточенными рёбрами, рассекая податливый воздух.
"Трын-н-н"
Пластина косо вонзилась в открывающуюся дверь, пролетев мимо головы входящего. Аяна зажмурилась и сказала про себя несколько бранных слов из списка Верделла, вспоминая Айола, который ведь предупреждал её, что дверь...
– А ну иди сюда.
Во внезапно наступившей полной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием свеч и шипением пива в кружках, её вдруг вынесло наружу, в прохладную темноту. Она открыла глаза, и тут же дверь захлопнулась, отсекая её от жёлтого света.
Он стоял перед ней с пластиной и ножом в руке, и на плечо, на белый ворот рубахи капала кровь с отсечённого краешка уха. Он раздражённо мотнул головой, трогая ухо. Аяна отшатнулась. Его глаза недобро блестели. Сердце вдруг забилось прямо в горле.
– Прекрати меня таскать! – крикнула она. – Конда, оставь меня в покое! Оставь! За какой грех я расплачиваюсь!
– Лезь на лошадь.
– Нет!
– Я сказал, лезь на лошадь. Быстро.
– Я не полезу никуда! Я не помещусь с тобой в седле! И я тут с друзьями!
Она отчаянно и сердито развернулась к двери таверны, но он неожиданно обхватил её и понёс к коновязи.
– Пусти меня! Почему вы все меня хватаете!
Он вздрогнул и отпустил её.
– Лезь на лошадь, сейчас же, или я перекину тебя через седло.
Аяна хмуро шмыгнула носом, ставя ногу в стремя, и замерла. Почему она вообще должна его слушаться?
– Нет! – воскликнула она, собираясь опустить ногу.
– Я сказал!
Крик будто плёткой стегнул её, полный злобы, досады и какой-то дикой боли, она вздрогнула и испуганно схватилась за луку, забираясь наверх.
Конда взлетел за ней.
– Паде! Кестан, паде!
Лошадь, тонкая, гибкая, похожая на упругий туго натянутый лук, двинулась вперёд. Жёлтые огни окон, расплываясь и покачиваясь, прыгали мимо под стук подков о мостовую, а Аяна дрожала, ошеломлённая, зажатая между горячими руками, сжимающими поводья. Левая была обмотана какой-то грязной тряпкой. Конда прижимался к спине всем телом, Аяна пыталась отстраниться, но неудобное седло не давало ей пошевелиться, она съезжала назад, к нему, они всё ехали куда-то, и она заплакала.
