– Он ласкается? – изумилась Иллира.
– Да. Иногда. Но он так и не научился не стягивать с меня покрывало, когда убегает в окно.
Глубокая ранка от когтя Ишке на лодыжке вдруг заныла. Он ранил её, убегая в окно.
На миг синие сумерки стали фиолетовыми от багрового всполоха ярости.
– Эй, эй, только не надо вот опять, – испуганно скрипнула стулом Иллира. – Хватит. С этой штукой на твоём лице это выглядит ещё страшнее.
Ледяное море печали омыло плечи Аяны, как волны омывают берега вечно ледяного Одинокого острова. Она встала, отставляя горшок.
– Иллира, я сегодня ухожу. Буду очень поздно.
– Что? – возмутилась Иллира. – В каком это смысле поздно? Куда собралась? Неужто поговорить решила? Неужели к...
– В смысле, не я, а кир Анвер. Нет. Та история закончена. Понимаешь?
Аяна стиснула зубы, но это не помогло. Скулы сводило, глаза намокли.
– Я услышала достаточно. Сначала я думала, что ты права, и надо поговорить. Но он сказал такое, что до сих пор звенит у меня в ушах. Он сказал, что я бы могла избавиться от ребёнка, если бы он был зачат... не по моей воле. Он сказал, что лучше бы я его так обманула, и пришла к нему, скрывая всё. И это сказал он, который женился и мучает жену... Как же он изменился! Я вспоминаю тех двоих в Хасэ-Даге... Ты понимаешь, что, если бы не Верделл... Если бы я не носила дитя, то я могла бы и правда понести от кого-то из них!
– И ты бы ничего не стала делать?
– Иллира, я не могу ответить тебе на этот вопрос. Меня раздирает омерзение, даже если я заглядываю хоть на миг дальше, представляя, что Верделл мог задержаться на торгу. Я не могу даже отдалённо представить это.
– А откуда он может представить это? Он же воспитан в мысли, что осквернит девушку, если с ней наедине останется до того, как они хлебнут из свадебной чаши! Он двадцать лет привыкал к мысли, что бесплоден! Вырос с уверенностью, что женщины может касаться лишь её мужчина... Ты сказала, он мебель ломает. Ты сама-то что наговорила ему в этом припадке безумия, после которого вся в крови была? В его крови, к слову! Ох, надо было запереть тебя. Зачем я тебя отпустила...
Аяна стиснула голову руками.
– Да что же у вас тут за страсть всех запирать? – отчаянно воскликнула она. – Какая ему разница, кто меня касался? Его не женили насильно! Мне сказали, у каждого есть одна, самая последняя возможность отказаться от брака! Какого чёрта он ревнует меня, если сам посылал за женой и... и...
– Тихо, не ори. Почему ты спрашиваешь меня? Я не знаю, как там всё было, а говорить с ним ты не хочешь. Смотри, Кимат совсем сонный. Знаешь, нам пора прекращать эти разговоры при нём. Ты слишком разъяряешься. Это может плохо на нём сказаться.
– Нам вообще надо прекращать эти разговоры не только при нём, но и... о нём. Ты права, мне нужно думать о том, что будет дальше.
– Ты меня удивляешь. Ты иногда говоришь, как взрослая. Правда, поступки твои...
– Я и есть взрослая. Дорога приучила меня беречь силы. В шестнадцать лет я могла позволить себе на две недели упасть в эту серую жижу, которая убивала меня, но в какой-то миг, я сама не знаю, в какой, у меня перед глазами встала мама. Как она лежала, спиной ко мне, и плакала. Она лежала так полгода, и отец извёлся и похудел, и мы все пытались заниматься своими делами, но где-то тут, – Аяна показала на краешек уха, – всё время думали о ней, о том, как ей плохо. Ей помогла олем Ати. У меня в дороге не было олем Ати, но я постоянно пытаюсь вспомнить, что она говорила маме и другим.
– Но при этом ты не пытаешься ничего сделать с пламенем, которое сжигает тебя.
– Я не знаю, о чём ты говоришь. Никакого пламени нет. Он затушил всё своими словами.
– Донеси Кимата наверх, – сказала Иллира, качая головой. – Он не дойдёт сам. И поезжай. Ты обманываешь себя, и раздражаешь меня своим упрямством, а это вредно в моём возрасте и состоянии.
9. "Морской баран"
Аяна ехала шагом в сгущающихся сумерках по улочкам к небольшой площади, а потом к порту. Иллира опять растревожила всё, что только-только улеглось на дно, опять подняла этот ил, эту муть. Она снова то злилась, то тосковала попеременно, и это было невыносимо. Зачем это всё? Не об этом надо думать, а о том, что делать дальше.
Ташта вышел на перекрёсток, и она остановила его, пытаясь понять, в какую сторону ехать. Сумерки мешали определить точное направление, изматывающая, изнуряющая нерешительность мучительно тянула её то налево, то направо, и она, отчаявшись, взглянула на небо, прикидывая, где должны находиться луны в это время, но облака скрывали серп Габо, а Монд ещё не показалась из-за склонов.
– Эй, уважаемый, – окликнула она всадника, который обгонял её. – "Морской Баран" не подскажешь, где находится?
– Там, – махнул он рукой на одну из улиц и уехал.
Аяна пожевала губу, потом тронула Ташту. Нужно подумать, как подвести разговор к "Фидиндо". Ей, скорее всего, придётся говорить о безумном кире. Она нахмурилась.
– Инни!
Два жёлтых фонаря освещали открытые ворота в невысоком заборчике. Каменный фасад здания был длинным, и оба этажа призывно мерцали освещёнными окнами. Аяна спешилась и вспомнила, что не взяла верёвку, чтобы привязать Ташту. Мимо прошли какие-то мужчины, тихо переговариваясь, но вдруг захохотали, и она вздрогнула.
– Иди сюда, мой хороший, – сказала Аяна, заводя гнедого в дальний от ворот угол. – Сейчас, поищем что-то.
– Эй, парень, коновязь с другой стороны! – крикнул кто-то от ворот. – Ты кто?
– Я к камьерам. Спасибо!
У коновязи нашлась и верёвка, и Ташта покорно встал среди нескольких других лошадей, не пытаясь никого покусать. Аяна решила, что это хороший знак. Она одёрнула камзол, прижимавший её волосы к спине, поправила бороду, выдохнула и потянула на себя дверь, робко ступая в жёлтый свет, пивной запах и смех парней. На неё обернулись несколько пар глаз, и Аяна на миг пожалела, что пришла, но отступать было поздно.
– Эй! Не может быть! Ещё один опоздавший! – крикнул кто-то из-за стола. – Неужто тебя отпустили, приятель!
Она присмотрелась. Като!
– Штрафная! Штрафная!
Като подскочил к ней с большой кружкой чего-то хмельного, по запаху похожего на пиво, и сунул в руки.
– Штраф за опоздание!
Аяна озиралась в поисках растения в горшке, но по сторонам и перед ней были только сдвинутые и одиночные столы со скамьями и стойка чуть поодаль, и не меньше десятка парней уставились на неё в ожидании.
Её охватило отчаяние. Если она выпьет, то не сохранит трезвый ум, и опять наболтает лишнего, как это обычно случается, когда она сталкивается с хмельным.
– Эй, чего ты ждёшь? – воскликнул кто-то. – Следующего пришествия Алкейма?
Аяна безнадёжно выдохнула и подняла тяжёлую кружку. Пиво было крепче, чем мёд, но легче вина, и на вкус оказалось неплохим, хоть и слегка кисловатым.
Надо просто помалкивать, и тогда ничего не случится. Просто следить за словами, и больше ничего.
– Так-то лучше, – сказал ещё один парень. – Теперь садись и рассказывай.
– Что? – пытаясь отдышаться, Аяна перелезла через лавку. – Добрый всем вечер.
Лица были незнакомые, кроме троих.
– Добрый, добрый! – откликнулись сразу несколько голосов. – Ты же Анвер? Наслышаны!
– Да.
– Это Месмералл, Прет, Тиквелл, Кугелл, Веспелл, Онодоре, Литмелл, Фирсад... Илойте с Арчеллом ты знаешь, – перечислял Като.
Она ошарашенно переводила взгляд с одного парня на другого, пытаясь запомнить их имена, но не успевала.
– Подождите, я не угонюсь...
– Ничего, – рассмеялся Месмералл. – Мы поправим, если что. Анвер, ты что такой худой? Ты как подросток. По рассказам мы думали, что ты похож на медведя.
– Его сестра объедает, – покачал головой Илойте. – Не смейтесь над ним. Она лютая. За ней даже его конь ходит вдоль забора с другой стороны, так она их всех в страхе держит.
Аяна открыла было рот возразить, но Веспелл стукнул кружкой по столу.
