то время, что мне отпущено, ибо смерть — лишь продолжение жизни вечной…»
Картины вихрем метались вокруг Ишмерай, заволакивая её ледяным туманом, погружая в ещё большее отчаяние. Она знала наперед грядущее, но не могла предотвратить трагедии, и исход был один: Марк падал, и она слышала свой дикий крик. Снова и снова.
«Присягни мне, или все они умрут!»
Она отказалась присягать, и Калиго забрал того, с кем она связывала все свои надежды, кого любила всем сердцем, с кем мечтала провести всю жизнь.
Ишмерай то просыпалась, то вновь погружалась в страшное отчаяние. Ей казалось, что сквозь неведомый свет и лица незнакомых ей людей она видит лицо Марка, сияющее нежностью. Он улыбался ей и шевелил губами, что-то говоря, но она не слышала голоса. Ишмерай звала его и тянула к нему руки, но кто-то крепко держал её и не давал взлететь ему навстречу. Он дарил ей крылья, но их у неё тоже отнимали.
«Ишмерай, ты — весь мой мир…»
Она стояла на берегу бушующего моря под чёрным небом в траурном одеянии, в руке держа золотую цепочку, а на ней что-то печально поблескивало. Маленький домик Марка был разрушен, и обгоревшие доски плавали у берега. Ветра били её, но она непоколебимо стояла на месте, подобно статуе, мертвой и древней. Она стояла там вечность, и вечность лила слезы по чему-то давно ушедшему, давно потерянному, отгремевшему. Она стояла здесь веками и остолбенела от своего горя и отчаяния, мечтая лишь об одном — о морских волнах да о морском ненастье, о том, как оно поглощает её, как зверь поглощает прикованную к скале жертву. Море сузилось и неожиданно стало рекой Атарат, и запело ей насмешливую колыбельную, вновь и вновь напевая голосом Марка, дававшего свою клятву, призывавшего Вечность в свидетели.
Вновь и вновь просыпаясь от своего отчаяния, Ишмерай слышала чей-то тихий плач, встревоженные приглушенные разговоры, треск костра и шептала лишь одно единственное «Марк!.. Где Марк?..» Затем вновь погружалась в глубокое забытье, не понимая, где находится, не помня, что произошло, не помня ни себя, ни кого-либо другого.
«Я не хочу жить, — мысленно твердила она, не желая подниматься, не желая думать, не желая существовать. — Я не могу. Я должна быть там же, где и ты сейчас, Марк».
— Ишмерай?.. — позвал кто-то слабым дрожащим голосом, и девушке понадобилась целая вечность, чтобы вспомнить, что голос этот принадлежал её сестре, но она не отозвалась на зов.
Над нею закружился калейдоскоп взволнованных лиц, и Ишмерай стало невыносимо больно от мысли, что среди них не было лица Марка. Девушка, ничего не слыша и не понимая в шуме, медленно села и огляделась. Даже сквозь отчаяние Ишмерай заметила, что людей в отряде стало гораздо больше, и что Цесперий более не был единственным фавном.
— Дозор Аргоса, — тихо пояснил Акил, напряженно разглядывая высоких, крепких, суровых фавнов в кожаных нагрудниках, тёмных саванах, хорошо вооруженных. — Нас нашёл небольшой отряд в тридцать дозорных. Если бы не Цесперий и подвеска Атанаис с Семью Лучами, нас бы всех перебили…
Ишмерай с отсутствующим видом разглядывала аваларских дозорных. Все они были высокими, широкоплечими, с тёмными кудрявыми волосами, в которых затерялись небольшие тёмные рожки, и жесткими курчавыми бородками. Они смотрели на людей с нескрываемой враждебностью. Еще некоторое время назад их суровый вид напугал бы Ишмерай, но теперь ей было всё равно. Авалар ей был не нужен, ей не хотелось возвращаться домой, ей хотелось остаться здесь, в этом дремучем лесу и встретить здесь свою одинокую смерть.
— Они ведут нас в Авалар? — спросила Ишмерай голосом, который покинула жизнь и надежда.
— Я очень на это надеюсь, — вздохнул Акил.
Пока Атанаис и Сагрия, суетясь, готовили ей обед, к Ишмерай, растрепанной, грязной от лихорадочного пота и бледной, подсел Марцелл.
— Ты была очень плоха, — осторожно сказал он, с болью разглядывая её полубезумный вид. — Мы боялись, что жар убьет тебя. Как ты чувствуешь себя сейчас?
Девушка пожала плечами и спросила, холодно и безжизненно:
— Сколько прошло времени с… того дня?
— Это пятый день. Лихорадка отпустила тебя только сейчас. Аваларцы нашли нас вчера. Они не очень-то довольны тем, что их собрат привел к ним людей. Знать бы, что такого сделали им люди?… Демоны убили восьмерых наших.
— Восьмерых… — эхом отозвалась девушка, глядя в одну точку, думая о том, что все они защищали её и все, как Марк, погибли. Сколько еще должно погибнуть людей, чтобы сохранить Рианорам жизнь еще на один день?
«С таким долгом мне не расплатиться… — подумала Ишмерай. — Разве что собственной смертью…»
Глаза её безразлично переходили от одного путника к другому. Фавны глядели на неё еще враждебнее, нежели на остальных. Должно быть, они презирали слабость, а она чувствовала себя слабее котенка. Александр оглядывал её хмуро и внимательно. Ивен Аим и Умрат помогали Атанаис и Сагрии. Цесперий тихо, но напряженно переговаривался с особенно суровым на вид фавном, и о чем-то его просил. Посланник Ансаро и его помощник Юнес, пригорюнившись, сидели у костра, должно быть, мучительно размышляя, как отчитываться перед королем за смерть принца.
«Я виновата в его смерти, — подумала Ишмерай, болезненно закрыв глаза. — Если бы я не стояла у самого обрыва!..»
От горя закружилась голова, из груди вырвался мучительный стон, ей показалось, что она услышала веселый смех своего возлюбленного, в голове мелькнул его образ, кожа все еще хранила память о его прикосновениях: его тепло и аромат, казалось, сопровождали её неотступно.
Ишмерай, не слушая заботливых возгласов Марцелла, легла и накрылась с головой покрывалом, не ведая, как ужиться с этим невыносимым горем, как вновь познать радость бытия без того, кто был этой радостью?
«А стоит ли познавать? — подумала девушка с каким-то облегчением. — Архею нет от меня пользы — все видели, как я стояла там, перед демонами, и ничего не могла из себя высечь. Во мне нет рианорской силы. Я — обыкновенная слабая девчонка без будущего. Я не могу жить без тебя, Марк! Я должна пойти за тобою!.. Прошу, оставьте меня, и позвольте пойти за ним!..»
— Марцелл, оставьте её в покое, — услышала она голос Александра над собой. — Ей нужно время. Только
