с радостью хватаясь за обсуждение проблемы, которая отвлекла бы Ишмерай от её горя, — нас бы всех положили в одну яму и закопали.
— Должен сказать, что они не сильно смягчились, когда увидела фавна среди людей, — скривился Марцелл, проливая солнечные капли своими добрыми черными глазами и косматой черной шевелюрой на сердце Ишмерай. — Они согласились выслушать нас и даже привести сюда, когда Цесперий попросил Атанаис показать им Звезду о Семи Лучах, — Марцелл указал на подвеску на шее старшей дочери герцога, которую ей отдала их мать. — Они очень не доверяют людям.
— Они осторожны, и я не могу порицать их за это, — послышался у приоткрытой двери голос виконта Аима. — Я приветствую вас, Ишмерай. Искренне рад, что вы очнулись.
Ишмерай опустила глаза и выдавила:
— Благодарю за то, что пришли.
— Вы узнали что-нибудь новое? — спросила Сагрия, будто боясь, что виконт начнёт что-то говорить о принце.
— Узнали, — кивнул Ивен Аим. — У аваларцев есть веские причины не доверять людям.
— Какие же? — спросил Марцелл.
— К северу развернулся великий мир людей. Он огромен и поделен на множество королевств, каждое из которых богато своей историей и культурой. В них столько же языков, сколько звёзд на небе. Но мир этот неспокоен, и королевства, меняя союзников и врагов, как вечер сменяет день, а утро — ночь, воюют без устали, находя новые поводы и не считая нужным сдерживать свою алчность. Пять десятилетий назад мир этот погрузился в ещё одну войну — не за территории и новые богатства, а за веру. В том мире Церквей столь же много, сколь и звёзд, и все они разные, но в одной из самых могущественных произошел раскол, и вот уже пять десятилетий люди жгут, колют, рубят, обвиняют друг друга в колдовстве, пытаясь доказать, что в его вере больше истины, нежели в вере врага. Фавны благополучно скрывались в горных лесах, с тех пор как пришли сюда, но вот уже не одно десятилетие вооруженные люди приходят в эти леса и отлавливают всех, кого только могут. После пленения не возвращаются, а люди целыми днями жгут костры, и хворостом им служит живая плоть.
— Что же это за страшная вера, которая заставляет людей идти на убийство тех, кто эту веру не приемлет? — в ужасе выдохнула Атанаис.
— Ещё не знаю, — ответил виконт. — Но я посоветовал бы всем спрятать кресты — фавны не принимают других богов, а они дали нам кров, нам следует уступить.
— Сегодня дали нам кров, завтра перережут во сне глотку, — буркнул Марцелл. — И Цесперий уже нам не поможет.
— Но что сказал царь или царица? — спросила Ишмерай; ей захотелось знать, ради чего она пошла в Авалар, а Марк ринулся за ней и погиб. — Вы видели потомка Цавтат? Он правит?
На комнату опустилась тишина. Ишмерай подняла на товарищей глаза и непонимающе нахмурилась. Помедлив, виконт Аим все же ответил:
— Он правил… Юная пятнадцатилетняя царица Атаргата, названная в честь главной богини Авалара, несколько месяцев назад, во время очередного нападения, была схвачена Человеческими Демонами, как было угодно назвать этих людей главному жрецу Гасиону. Её брат, восьмилетний Вассаго, исчез в тот же день. Они были единственными потомками Цавтат.
Ишмерай не знала, что сказать. Аштариат утверждала, что потомки её сестры Цавтат нужны им для Звезды о Семи Лучах, чтобы остановить Кунабулу.
— Но если они погибли… — медленно пробормотала девушка, и горечь со злостью сковывали её сердце все крепче. — Весь наш путь напрасен, а Марк погиб зря!..
— Нет, Ишмерай, — мягко проговорил Аим. — Принц отдал свою жизнь за вас. Провидица говорила, что без аваларцев нам не освободить Архей, но я не верю ей. У нас есть вы, потомки могущественного Рианора. Ваши родители уже однажды прогнали демонов обратно в их ад. Авалар и эти несчастные потомки Цавтат нам не нужны.
Бледная и растрепанная Ишмерай смотрела на виконта Аима неотрывно, мрачно и даже угрожающе. В ней внезапно заклокотала неприязнь к этому человеку, его мягкому тону, хитрому взгляду и снисходительной улыбке. Заметив изменения на её лице, Ивен Аим осёкся и перестал раздражающе улыбаться.
Девушка, почувствовав дурноту, откинулась на подушки, чувствуя, как душа её мрачно торжествует. Она никогда не доверяла этим странным друзьям Марка и подозревала их в шпионстве, и ей хотелось прогнать их прочь и остаться наедине со своими родными и близкими. Ивен Аим вздохнул, поднялся и тихо проговорил, либо разыгрывая печаль, либо воистину ощущая её давление:
— Вижу, мы утомили вас своими разговорами, сударыня. Вы только что пережили страшное горе, и вам хочется уйти от мира. Но, прошу вас, не позволяйте себе утонуть в этом отчаянии…
— Господин Аим… — мягко проговорила Атанаис, многозначительно взглянув на него. — Я прошу вас…
— Прошу прощения, — поклонился он. — Поправляйтесь.
И виконт Аим быстро вышел из комнаты.
Ишмерай сжалась в комок, взяла сестру за руку и со вздохом закрыла глаза.
— Марк не доверял им: ни Аиму, ни Сагдиарду, — мрачно произнесла девушка. — И я не буду.
— Верно, — кивнул Марцелл. — Аим слишком много улыбается.
Марцелл вдруг увидел, как вниз по щеке Ишмерай скользнула одинокая крупная слеза. Глаза её, всегда сияющие и живые, медленно открылись, и в них пропастью разверзлась бездонная пустота. Без надежд и без радости. Она безвозвратно утонула в реке Атарат вместе с Марком. Нет ей ни жизни, ни счастья. До скончания дней своих будет она ходить по земле закутанной в черное тенью.
— Когда мы сможем вернуться домой? — тихо, почти шепотом спросила девушка.
— Когда фавны перестанут терпеть нас, полагаю, — вздохнула Сагрия. — Мы проделали такой путь не для того, чтобы услышать о том, что проделали его зря.
— Завтра будет Совет Жрецов, — сказал Марцелл. — Они будут заваливать нас вопросами. Я попрошу главного жреца Гасиона не трогать тебя, Ишмерай, столько, сколько это будет возможно. Ох, не нравится мне этот главный жрец Гасион! Я слышал, что после исчезновения царицы и её маленького брата, он сам объявил себя наместником, за несколько минут состряпав какую-то бумагу со всеми подписями членов Совета, дающими свое согласие на его наместничество.
— Все это может быть слухами, — возразил Акил. — Должно быть, у него много
