врагов при дворе.
— Ты видел его отвратительную рожу, — ответил Марцелл. — У Ее Величества королевы Альварии порой бывает такое же выражение, когда она видит госпожу Акме.
Услышав о королеве, матери Марка, Ишмерай зажмурилась, обхватив голову руками.
— Ишмерай… — в ужасе прошептала Сагрия, нерешительно дотронувшись до нее. — Что?..
— Кто-нибудь отправил сокола в Архей? — выдохнула она.
— Да, — твёрдо кивнул Марцелл. — Сразу после того, как…
— Боже! — простонала девушка, горько заплакав. — Какой удар ждет крестного и королеву! Было два сына, а остался один. И все из-за меня! Если бы не я, если бы я не устроила тогда этот глупый спектакль с кровью, с балом, со своей ревностью, он был бы жив! Если бы он остался с Маргит Омран, он был бы жив!
— Ишмерай! — твердо воскликнул Марцелл, когда Атанаис закрыла рот ладошкой, пытаясь сдержать слезы. — Ты уже ничего не могла изменить. Он готов был следовать за тобою везде.
Ишмерай плакала навзрыд, прижимая лицо к подушке. Она не хотела принимать этого ужаса. Она чувствовала себя сломанной, и в ней не было воли жить.
«Ты заплатил за мою жизнь своей жизнью. А ты подумал, каково будет мне?! Мне не нужна такая жизнь! Мы были вместе всегда! Ты — это я. Как же мне тогда жить, Марк?! Я не хочу жить!»
Не смея высказать того вслух, девушка продолжала обливаться горькими слезами.
— Поспи, моя девочка, — уговаривал её Марцелл, гладя её по руке. — Ты устала.
— Сон не принесёт ей успокоения, — услышала Ишмерай голос, который не принадлежал никому из присутствующих.
В комнате был посторонний.
— Она еще не здорова, ей нужно отдохнуть, — холодно ответил Акил.
Ишмерай закрыла уши руками, лишь бы ничего не слышать. Этот голос раздражал ее и ранил своими спокойными словами. Она хотела, чтобы этот человек ушел.
Девушка открыла глаза, поглядела на пришедшего, и ярость начала подниматься неумолимой волной. Перед кроватью стоял Александр, высокий, чисто выбритый, аккуратно одетый. Он даже не притворялся, что скорбит. Хотя утверждал, что они с Марком были едва ли не самыми близкими друзьями. Он разглядывал Ишмерай мрачно, строго и с каким-то циничным любопытством. Так глядят на лошадь на ярмарке, которую с пеной у рта расхваливает неугомонный продавец, и в которой знаток лошадей, присматривающий себе что-нибудь хорошее, не видит ничего ценного.
— Как вы чувствуете себя, барышня? — спросил Александр, смягчившись.
Она не ответила. Ей не хотелось, чтобы он видел ее страдания. Он не любил Марка, плохо отзывался о нем. Ей была невыносима мысль о том, что он будет притворяться, что сочувствует ей.
— Вижу, что ваше состояние оставляет желать лучшего, — спокойно проговорил тот, разыгрывая печаль.
— Вам так приятно убедиться в этом лично? — выдохнула она.
— От виконта Аима я услышал, что вы пришли в себя, и теперь хочу сказать, что если вам нужна помощь, я готов вам её предоставить.
Его безразличный вид нисколько не вязался со смыслом сказанного.
— Помощь нужна не мне, а Атанаис и Акилу, — ответила Ишмерай. — Фавнам может не понравиться их сила.
— А себя вы к потомкам Рианора, стало быть, уже не причисляете? — удивленно пробормотал Александр.
Ишмерай вздохнула и холодно произнесла:
— Вам более не следует строить на мой счет никаких надежд.
Александр терпеливо вздохнул, но бровь его неприятно поднялась.
— Если вы потеряете последние надежды, вам не выжить.
— Дело не в надеждах. Если бы во мне что-то было, сила пришла бы ко мне, когда я звала. Но ничего не случилось. Марк и те воины погибли, а я не смогла их спасти.
— Хорошо, — кивнул тот. — Если вам и дальше угодно верить в свое бессилие, верьте. Но тогда не удивляйтесь, что вы проигрываете.
— Вера в то, чего нет, не принесёт мне победы, — мучительно прорычала девушка.
— Ошибаетесь. Особенно сильная вера способна на чудеса.
Ишмерай промолчала, отвернувшись. Голова загудела, опухшее горло заскребла боль, отсутствие Марка у ее постели, его исчезновение из её жизни вновь придавили, и ей захотелось остаться одной.
— Спи, Ишмерай, — прошептал Акил, накрыв её одеялом. — Тебе нужно набираться сил.
— Я скоро вернусь, — тихо сказала Атанаис, поцеловав её в щеку.
Дверь плотно затворилась, и Ишмерай осталась наедине со своим кричащим отчаянием. Над нею сомкнулась тьма и захлестнула ее оглушительным потоком. Вместе со светом в ней исчезало желание бороться, думать о чем-либо еще, кроме своей трагедии, проживать все годы жизни без Марка.
«Я не могла жить без тебя даже тогда, когда о свадьбе не было и речи. Я скучала по тебе каждый день в Сильване, каждую минуту мечтала, что ты появишься у фонтана на университетской площади, небрежно прислонившись к одной из статуй, встречая меня. Я мечтала, что ты постучишь в дверь моей квартиры. Я мечтала, и ты появился. За два года целых четыре раза. Ты приезжал ко мне без письма, без гонцов, и когда наши друзья сообщали мне, что приехал принц и ждет меня у фонтана, я забывала обо всем, срывалась с лекций и неслась к тебе. Но перед выходом из дворца я останавливалась, оправляла платье и изображала из себя чинность, чтобы ты не обольщался моей радостью. Но ты никогда не был слеп, и все видел по моим глазам. Я уже тогда любила тебя… Я любила тебя всю жизнь, я буду любить все то время, что мне осталось и даже больше. Сейчас ты в раю, и я постараюсь заслужить и для себя место рядом с тобой, мой милый, мой дорогой, мой любимый. А самоубийцы горят в аду… Стало быть, я должна терпеть, и я буду…»
Мысли начали путаться, боль сдавила голову, и ей почудились едва слышные голоса, которые становились все громче. Голоса окутывали ее ветром и сжимали ужасом.
«Если ты не присягнешь, я заберу и остальных…»
Ишмерай с трудом открыла глаза и застонала: перед нею стояла высокая тень, закутанная в черный дымящийся саван, и чернота эта закрывала от неё свет, плыла к ней, окутывала ее постель и подбиралась к ней все ближе.
— Уходи! —
