и выпроводить как можно скорее из дома сама.
В голове билась тонким пульсом одна-единственная мысль, которая казалась вполне здравой, если учесть все странные и пугающие обстоятельства в целом: раз его нельзя лечить лекарствами, значит, нужны травы.
Ведь именно так лечат себя сами животные в лесу.
И потом, раз травяной чай пришелся медведю по душе, значит, и другие, более полезные травы он тоже будет пить как миленький.
Иначе я умываю руки!
За чертой поселка, уже в самом лесу, жила старушка, которую в самом поселке считали слегка сумасшедшей, однако регулярно бегали к ней по любому поводу: от снадобья при простуде до глобальных проблем вроде зачатия или излечения от пьянства.
Все знали, как ее найти. И я знала. Только никогда не была у нее.
Она была моей последней надеждой на то, что медведя как-то можно вылечить и спровадить его обратно в лес, чтобы продолжать жить как прежде. Спокойно.
И в данной ситуации проблема была только одна — как оставить его в доме рядом с братиком?..
Взять с собой Эдю я никак не могла, дабы не спровоцировать нового приступа.
Поэтому решила действовать быстро и, главное, очень рано, еще до того, как они оба проснутся.
А еще задействовать папин старенький мопед, который он собирал собственными руками много лет назад, чтобы добираться до переправы, откуда всех работников затем забирали большие лесовозы.
Спала я просто ужасно…
Можно сказать, что не спала вовсе, вздрагивая сама не пойми отчего, хотя медведь спал на удивление крепко, и даже посапывал во сне, а мои четвероногие друзья были рядом, в ногах, поверх теплого одеяла.
Я подскочила еще до рассвета, первым делом поднявшись на второй этаж, чтобы убедиться, что брат крепко и сладко спит. Укрыла его и крадучись спустилась вниз, чтобы теплее одеться, быстро умыться и прислушаться к медведю, который продолжал сопеть и совершенно не реагировал на мои передвижения, как раньше.
Кажется, действительно спал очень крепко.
Стоило рискнуть!
— Охранять! — показала я пальцем на лестницу второго этажа, обращаясь к своим большим псам, и они верно и преданно улеглись прямо под первой лесенкой, а я выдохнула с дрожью и выпорхнула на улицу, где было свежо и прохладно, а солнце только-только показывалось на горизонте.
По моим расчетам, медведь должен был проснуться через пару часов, а брат и того позже. И этого времени должно было хватить, чтобы я доехала до подножья сопки и как можно скорее вернулась обратно.
Дом старушки был именно там.
Выкатив мопед из гаража, я волокла его по влажной от росы земле почти до кромки леса, радостно улыбнувшись, когда он все-таки завелся, хоть и не с первого раза.
Папа катал меня на нем, когда Эдя только родился, и наша семья была счастлива и спокойна.
Вспоминать это было сейчас так тяжело, ведь если бы папа был рядом, то ничего страшного не случилось бы.
Я сама влипла в эту ситуацию с медведем, и должна была все решить тоже сама.
Желательно до приезда мамы с вахты, когда нужно будет везти Эдю на новый курс реабилитации в город.
Я не обращала внимания ни на мелкий дождь, ни на холод, молясь только об одном — чтобы я успела вернуться до пробуждения мужчин в своем доме, потому что, как бы себя ни успокаивала, что Эдя не полезет вниз раньше времени, а медведь очень слаб и не в состоянии поднять себя с пола, на душе было неспокойно.
Добравшись до дома старушки, который и домом-то можно было назвать с большим трудом, я замерла перед дверью, вдруг вспомнив все то, что когда-либо слышала о ней.
Много странного.
Я бы даже сказала — откровенно мистического.
Да, я понимала, что в таких маленьких таежных поселках у людей нет другой забавы, как обсуждать любое незначительное событие неделями, приукрашивая все домыслами и своими выдумками.
Но, как только оказалась на пороге избушки, словно вросшей в часть горы, мне стало страшно.
— Ну, чего мнешься у дверей? Входи уже!
Голос старушки прозвучал очень бодро и четко, а я вздрогнула, успев только открыть рот, когда она сама появилась на пороге, осматривая меня быстро, цепко, но очень по-доброму:
— Ишь какая пугливая! Входи, входи. Тут никто не кусается. Если торопишься, то будешь сама быстрее.
Я только быстро заморгала, но поспешно вошла, пригибаясь, потому что с потолка свисали веники из сушеной травы.
— Зачем пожаловала? Приворот тебе не нужен: ты сама уже со всем справилась. А брату твоему я не в силах помочь.
Старушка была худенькой, шустрой, с удивительно живыми яркими глазами, которые словно заглядывали в саму душу. Я была так ошарашена ее словами про брата, что не сразу смогла заговорить сама.
— Я…пришла за травами, чтобы помочь одному человеку вылечиться.
— Так и чем он заболел?
Старушка не останавливалась ни на секунду, постоянно что-то делая, отрывая какие-то травинки и сушеные цветы, скручивала их, а потом раскладывала в определенном порядке друг за другом. Но при этом умудрялась смотреть на меня почти постоянно, улавливая, кажется, даже эмоции.
— У него много ран. Глубоких. И они никак не заживают. Я боюсь, что все-таки в них попала земля и скоро начнется нагноение…
— Земля ему не сделает ничего плохого, — вдруг оборвала меня старушка, принявшись теперь складывать травы и какую-то кору в простые льняные мешочки. — Его боль внутри. Пока он не поймет, не встанет на ноги.
— …Что он должен понять?
— Вот это возьми, — старушка вручила мне эти самые мешочки. Все до одного. — В кипятке не заваривай, иначе все живое в травах потеряется. Разотри в кипяченой воде, долей теплой воды, а потом процеди. Вот этим обрабатывай его раны. Вот это пусть пьет так часто, как только сможет. А эти листы замачивай на день, чтобы они размокли и влагой напитались, а на ночь прикладывай
