Разумеется, цедит ректор сквозь зубы. Потому что если я ещё ррраз увижу вас рядом с этой адепткой, вы будете отчислены несмотря на все ваши титулы. Перед правилами Академии Стихий все равны. Хорошо это запомните.
Да, господин ректор.
А чтобы память не подвела вас в следующий раз, вот вам предупреждение. Девяноста девять штрафных баллов, адепт Крисп. У вас ровно пять минут, чтобы занести свой комментариус в приёмную для фиксации штрафа.
От услышанного глаза Сетмита вспыхивают гневным блеском, но возразить вслух он не смеет.
Я всё понятно объяснил, адепт Крисп? ректор вскидывает подбородок и смотрит на Сетмита сверху вниз.
Тот, наоборот, опускает голову всё ниже и ниже.
Да, господин ректор, хрипит в ответ.
Тогда почему вы до сих пор ещё здесь? рявкает ректор.
Мы с Сетмитом оба вздрагивает, а в следующий миг парня как ветром сдувает из кабинета.
Только тогда, когда за парнем закрывается дверь, ректор очень медленно оборачивается. Смеряет меня равнодушным взглядом, чуть кривится.
Пока шла расправа над Сетмитом, мои слёзы уже высохли, но я подозреваю, что внешний вид у меня тот ещё.
Распухший нос, красные глаза. Сижу здесь, забившаяся в угол, как и хотела. Страдаю и жалею себя. По чьей вине, интересно, пропищал в голове противный голосок. Ясно, по чьей. Но в любом случае жалкое зрелище.
Вот только ЕГО жалость мне не нужна. Хотя, о чём это я? Раве он вообще на неё способен?
Неуклюже поднимаюсь на ноги, стараясь не помогать себе руками и ни к чему не прикасаться ладонями, чтобы не запищать от боли.
Шмыгаю носом, оскорблённо поджимаю губы и поворачиваюсь в сторону двери. Не успеваю сделать и шага, как на предплечье смыкается мужская рука.
Что ещё? бросаю через плечо. Мне тоже занести вам комментариус?
Нет, тебе идти за мной.
Не дожидаясь моего ответа, он первым делает шаг в сторону выхода, удерживая меня за предплечье и волоча за собой.
Куда мы идём? спрашиваю после того, как мы миновали пустынную рекреацию и принялись подниматься по лестнице.
Здесь нам встречается парочка весело щебечущих адептов, вероятно, курса со второго.
Здравствуйте, господин ректор, шарахаясь в сторону с нашего пути, тихо шепчут они.
«Господин ректор» игнорирует и их приветствие, и мой вопрос.
Чего только я не накручиваю в голове, пока мы идём. Он тащит меня в мою комнату собирать вещи? В приёмную писать заявление на отчисление? В свои апартаменты, чтобы опять наказывать?
От последней мысли во рту вмиг пересыхает, а в груди делается нервно и жарко.
Мы оказываемся в дальнем крыле, в котором я ещё не была. Здесь меньше окон и ниже потолок. Я всё сильнее убеждаю саму себя в том, что окажусь сейчас в логове этого бесчувственного чудовища.
И непонятно, с чего вдруг чувствую укол разочарования, когда он толкает дверь с прямоугольной зелёной табличкой «Целитель» и эмблемой трёх бутыльков разных форм и размеров.
Меня буквально затаскивают внутрь кабинета, и только после этого ректор отпускает меня. Потираю предплечье и осматриваюсь.
Кабинет правильной прямоугольной формы. С нарядным окном на противоположной стене, расписанным разноцветной мозаикой, отчего внутрь проникает лишь тусклый дневной свет.
Впереди виднеются пустое кресло и массивный стол из красного дерева. Кушетка справа у стены. Левую стену всю снизу доверху занимает стеллаж с многочисленными банками, мешочками, бутыльками, свитками пергамента, книгами.
Пахнет смесью трав и спиртом. Наступаю ногой на что-то хрустящее, опускаю глаза, вижу под подошвой ярко-красный сухоцвет.
Целитель Тулс! громко зовёт ректор, после чего исчезает за второй дверью.
Вытягиваю шею, замечаю там пустые кровати с заправленным постельным бельём. Вероятно, лазарет.
Лорд Грейвуд быстро возвращается обратно и недовольно ворчит:
Куда-то запропастился. Наверняка, в столовой настои гоняет с буфетчицей. Горгулья с ним, сами разберёмся.
В пару шагов он пересекает кабинет, резким движением отодвигает с края целительского стола пачку листов пергамента и несколько склянок.
Подойди! очередной приказ мне.
Смотрю на него недоверчиво и не двигаюсь с места.
Быстрее! рявкает он раздражённо, и ударяет ладонью по столу.
Медленно приближаюсь, не понимая, чего он хочет. С ним никогда не знаешь, чего ждать.
Вот и сейчас я только и успеваю ахнуть от неожиданности, когда он легко подхватывает меня и усаживает пятой точкой прямо на стол целителя.
Поворачивается спиной и принимается бренчать бесчисленным множеством пузырьков и склянок на стеллаже, бормоча себе под нос ругательства. Я разбираю слова «бардак», «дерьмо горгулье» и «бездельник», «ленивая бестолочь».
Он раздражённо щёлкает выдвижными ящиками, дверцами, что-то перебирает, переворачивает, шуршит листами пергамента, звякает склянками.
А я вдруг ловлю себя на мысли, что вся эта ситуация забавная, потому что тёмный ректор смотрится не суровым и грозным, а хозяйственным.
Но эта иллюзия мигом испаряется, стоит ему ко мне обернуться. Брови нахмурены, губы строго сомкнуты, взгляд сосредоточенный и строгий.
Ладони, кивает мне на руки, голос глухой и хриплый.
Осторожно поднимаю руки с колен и разворачиваю их ладонями вверх. В дневном свете они выглядят ещё ужасней, чем в полутьме кабинета астрологии.
Лорд Грейвуд осторожно берёт меня за запястья и смотрит на результат розг. Его прикосновения, словно раскалённые браслеты, жгут мне запястья.
Он смотрит на мои ладони. Я смотрю на него.
Слышу его шумный выдох и вижу, как его губы смыкаются ещё сильнее и начинают играть желваки.
Время словно останавливается в тишине кабинета. В тусклом свете мозаичного окна танцуют пылинки. Запах трав успокаивает. Или дело не в нём?
А в мужчине напротив, от близости которого мне не хочется избавиться, несмотря на то, что было. Разве это не странно?
Лорд Грейвуд отпускает мои руки и принимается отвинчивать крышку у тёмно-серой баночки. Я чувствую резкий запах аниса и вижу внутри баночки блестящую вязкую мазь молочного цвета.
Действуя очень аккуратно, ректор наносит мазь мне на ладони.
От первого касания холодной мази к воспалённой коже у меня перехватывает дыхание. Ай, как жжёт!
Терпи! глухим голосом командует он, своей горячей рукой сильнее сжимая основание моей ладони. Дыши со мной, вдох, выдох, вдох, выдох, вот так. Прошло?
Последнее слово по тону больше походит на приказ, а не вопрос.
Ещё бы не прошло! Когда он так смотрит! Любая боль испугается и сбежит.
Но мне, и вправду, становится легче. Попадая на кожу, мазь становится прозрачной и буквально обволакивает каждую клеточку тела, проникает внутрь, дарит облегчение.
Когда все раны обработаны, ректор обматывает обе моих руки прямоугольными полосками серой хлопковой ткани. Замечаю на краешке ткани выжженную чёрным магическую формулу.
Санацио. Исцеление.
Это не просто ткань. Целительский артефакт.
Теперь ждём, говорит ректор, осторожно укладывая мои забинтованные руки мне на колени, сам упирается ладонями в край стола и наклоняется ко мне.
Его лицо оказывается опасно близко к моему. Между бровей знакомая складка. Глаза чуть прищурены, на тёмно-карей радужке мелькает тень. Он склоняет голову набок, кривит уголок рта и спрашивает:
Ну, и как, Лианда? Довольна собой? Скажи, оно того стоило?
Я осталась в Академии, выпрямляю спину и пытаюсь оказаться хоть чуть-чуть дальше от его подчиняющей близости. Поэтому да, оно того стоило!
Упрямо вскидываю подбородок и выдерживаю его взгляд.
Его левая бровь поднимается вверх:
Чем же я так плох? Что ты бежишь из дома, выбираешь учёбу, от которой тебя тошнит, открываю рот, чтобы возразить, но он не даёт сказать, да-да, тошнит, и не спорь! Затем и вовсе требуешь зверских пыток, и всё ради чего? Чтобы не становиться моей? Ещё раз тебя спрашиваю: оно действительно того стоит? М? Ты ведь совсем меня не знаешь.
