Барселоны и сдвинуться с мертвой точки.
Ему казалось, что он оживал и расправлял крылья. Он возвращался в Архей, пусть через загадочный Авалар, пусть медленно, но с предводителем войска у них была одна цель — вернуться.
Апрель накрывал земли лёгким зелёным покрывалом. Дни были солнечными, реки тёплыми, но шамширцы старались не купаться — простудиться можно было легко. Но Марк не боялся простуды. После начала каждого привала он занимался с Басилом или Валефором фехтованием в лёгкой рубашке, зарабатывал и раздавал синяки и кровоподтеки, перебрасывался шутками с товарищами, парировал не слишком добрые замечания Рабинары, ужинал и после каждого ужина обязательно шел мыться. Он бросал одежду на берег и прыгал в воду, ныряя, плескаясь, радуясь воде, будто рыба. Он бросался в воду самозабвенно, мечтая о том дне, когда войдет под своды Нелейского дворца, где его будет ждать отец, мать, старший брат и невеста.
«Авалар… корабли… Море… Хадерат…» — таков был путь, проложенный Сакрумом. И Марк ломал голову над тем, как бы ему дать о себе знать уже на территории Карнеоласа.
Марк нырял и наслаждался свежестью и холодом воды, пока не замерз. Он вылез на берег, вытерся, надел штаны, а на плечи накинул полотенце. Над рекой клубился туман, небеса затягивались тьмою.
— О чём задумался?
Марк обернулся: позади стояла Рабинара. Волосы её золотистой рекой струились по плечам и спине, на ней была простая чистая светлая рубаха, узкие штаны и высокие сапоги, в голенищах которых она прятала многочисленные ножи.
— О весне, — солгал тот — Рабинара терпеть не могла, когда он делал лирические отступления. Она только начинала привыкать к его чудачествам.
— Зачем о ней думать? — раздражённо осведомилась она.
— Потому что она прекрасна, — усмехнулся Марк. — А в моей жизни нынче не очень много прекрасного. В апреле исполняется год, как я путешествую с вами.
— Пора привыкнуть, — фыркнула девушка и, нерешительно поглядев на его обнажённый крепкий торс, вдруг покраснела и отвернулась.
— Я буду отыгрываться на тебе, — парировал он. — В Баркиде ты одевалась красиво. Быть может, скоро ты начнёшь красиво говорить.
— Мне это не нужно! — воскликнула Рабинара.
— Ты умная девочка. Уже давно должна была догадаться, что ораторское искусство дорогого стоит. Ранить или убить словом можно не хуже, чем оружием.
— Странно, что ты ещё не заговорил до смерти всех баркидцев, зануда, — усмехнулась девушка.
— Но корабли были куплены… — улыбнулся тот, сняв с плеч полотенце и потянувшись за рубашкой.
— И ты полагаешь, что только благодаря тебе?
— Во многом благодаря мне…
— Почему ты больше не поёшь? — тихо спросила она.
— А ты хочешь, чтобы я спел?
— Мне нравится твой голос… — нехотя призналась Рабинара. — Я никогда не слышала такого голоса, как у тебя…
Марк вздохнул. Ему не хотелось, чтобы сейчас кто-то слышал его пение.
— Прости, Рабинара… — ответил он. — Не то настроение.
— Тебе нужно особое настроение?
— Сейчас да.
— Я могу настроить тебя…
Марк обернулся и изумленно поглядел на девушку. Услышать от нее такие слова было очень странно. Он хмуро поглядел на нее, и Рабинара смело встретила его взгляд.
— Хорошо. Если ты просишь, я спою в лагере. После ужина.
— Нет, — вдруг возразила девушка. — Спой сейчас. Для меня. Ты всегда поешь для них, для себя, для… кого-то еще. Спой мне.
Марк подивился ее просьбе, но согласился.
Он начал неохотно и тихо, однако даже теперь голос его был нежен и осторожен. Он пел, мечтая о доме и о той жизни, в которой бы не было шамширцев, крови, войны, в которой бы не было необходимости скрывать свое настоящее имя. Он мечтал о том, что нынче было для него недосягаемо.
Он стоял спиной к Рабинаре, глядел на воду, пел и думал о том, сколько земель ему еще нужно было пройти, сколько крови пролить, сколько прождать месяцев или лет, чтобы достичь самого желанного — своего дома и своей любви.
Он пел, когда вдруг почувствовал, как холодная рука берет его за руку. Рабинара глядела на него так, как не глядела никогда, — несколько испуганно, внимательно, открыто. В её золотистые глаза причудливо заглянул закат, и ему показалось, что в них затанцевал отсвет слёз. Девушка положила голову ему на плечо и уткнулась лицом в его шею. Затем посмотрела на него и легонько коснулась губами его губ. Неумело и нежно.
Марк медленно отстранился и, хмуро поглядев на девушку, строго спросил:
— Зачем ты это сделала?
— Мне захотелось… — прошептала та удивлённо, хлопая глазами.
— Не нужно, — ответил тот.
Девушка оскалилась, будто волчица, и прорычала:
— Ты никогда не увидишь свою драгоценную Ишмерай! Сакрум никогда не даст тебе свободы! Ты навсегда останешься в Шамшире! Или умрёшь!
Марк, ослепленный яростью, схватил её за руку, грубо дёрнул к себе и прорычал:
— Прекрати истерику!
Она замахнулась свободной рукой, но Марк перехватил её руку, и девушка застыла.
— Убери от меня свои отвратительные руки, чужак! — прошипела она, и Марк с силой оттолкнул её.
— Поди к дьяволу! — рявкнул Марк. — Больше не подходи ко мне, пока не научишься разговаривать!
Рабинара яростно плюнула в его сторону и, к потрясению парня, вдруг расплакавшись, убежала.
«Вот дура!.. — с раздражением подумал он. — Эта дикарка никогда не найдет себе мужа!..»
Девушка не появлялась на ужине. А когда Марк осведомился, куда подевалась Рабинара, Баал ответил, что у его сестры недомогание.
— Недомогание? — фыркнул Басил. — У этой девчонки никогда не было недомогания!
— А я слышал, что девочка прибежала в лагерь в слезах… — загадочно проговорил лекарь Аамон, странно покосившись на Саргона.
Басил хрипло заржал, выругался и рыкнул:
— Она не умеет рыдать! Она не баба. А полу муж. И я не удивлюсь, если в штанах у нее гораздо больше, чем у меня!..
Он вновь заржал, Валефор поддержал его, Марк же закатил глаза и не стал защищать её. У него кровь приливала к лицу от гнева, когда он слышал о ней.
