этой внезапно проявившейся красотой.
– Впереди развилка, – Ферд указал куда–то вдаль плеткой. – Если свернем направо, значит, держим путь в Зохан.
– Думаешь, за кроволаком будем охотиться? – произнесла Шаманта, а я заулыбнулась, только представив, как длинная и несуразно мосластая кухарка с ухватом наперевес подкрадывается к вампиру.
– А вот если налево, – продолжал разглагольствовать Ферд, – то точно едем в горы. Хоть бы к кроволаку свернули.
Желание истопника встретиться с тварью нас удивило, и мы с Шамантой как по команде повернули к нему головы.
– Чего это? – спросила кухарка. – Рассудком повредился? Кроволак один, и герцог не дурак, чтобы охотиться за ним целой армией. Отряда обережников вполне достаточно.
– Обережников? – переспросила я. Опять новое слово!
– Мы так называем черных рыцарей, – Ферд толкнул меня плечом и кивнул вперед. Я вытянула шею, чтобы разглядеть отряд рыцарей в черных доспехах. Дорога как раз шла в гору, и конный строй был виден как на ладони. – Они в любой момент готовы сберечь тех, кто вопит о помощи. Уходят в ночь и растворяются в ней как призраки, а через некоторое время также незаметно возвращаются. А мы о той твари, что недавно лютовала, больше не слышим.
– Маги, – уважительно произнесла кухарка.
– Вымпелы качнулись вправо. К Зохану, значит, поворачиваем, – истопник вглядывался вдаль, пытаясь по штандартам угадать намерение командующего.
– А я говорю, едем в горы. Я доподлинно знаю, – упорствовала Шаманта.
– И откуда такие сведения?
– Не все черные рыцари утром к столу вышли, стало быть, часть их еще ночью отправилась в Зохан. И нам там делать нечего.
– Ферд, а почему вы не хотите, чтобы армия свернула в горы? – полюбопытствовала я.
– Холодно там, – коротко ответил истопник и отчего–то отвел глаза в сторону.
Очень скоро я поняла почему Ферд предпочел накатанную дорогу в Зохан той тропе, что уводила к скалам. Наша телега медленно проплыла мимо валуна, на котором кто–то нацарапал отчаянное предупреждение: «Направо – жизнь, налево – смятение и смерть».
– Вон, глянь, дозорный отряд вперед выслали, – Ферд был хмур, его надежды не сбылись: герцог все–таки намеревался вести армию в другую сторону. – Маги что–то почуяли.
Я, держась за плечо истопника, выпрямилась в полный рост. В глаза сразу бросилась какая–то неправильность ландшафта: впереди показался овраг, сильно смахивающий на трещину в переспевшем арбузе: он бесконечной дугой отрезал предгорье от равнины. Не знаю, текла ли на дне разлома река, но даже отсюда можно было заметить, насколько тот широк и глубок. Через обрыв был переброшен мост, и до самых гор вилась тонкой ниточкой дорога. Второй же рукав пути резко уходил в противоположную сторону. Туда, где вставал зеленой стеной лес.
Мне, как и истопнику, тоже захотелось следовать к изумрудному лесу, а не тащиться куда–то к неприветливым скалам. Трещина в земле страшила. Казалось, стоило ее пересечь, и мы навсегда уйдем в сумрак.
Саму развилку я не разглядела, ее закрыли топчущиеся на месте отряды. Стяги и вымпелы с изображениями красного льва дергались из стороны в сторону, что говорило о волнении лошадей. Что могло их напугать? Или сами воины передавали такой настрой животным?
Но вот несколько черных всадников отделилось от авангарда армии и поскакало к мосту. Перед ним рыцари разбились на две группы: одни, спешившись, взошли на мост, где перевесились через перила и что–то высматривали, другие же направились вдоль берега.
Мы стояли более двух часов. Мой осел мирно пасся на обочине. Ему одному было хорошо, никто лошадей не распрягал и не давал разбрестись.
Люди маялись: никакая угроза не заставит человека долго сдерживать дыхание и беспрестанно оглядываться в ожидании беды. Небо прояснилось, поскольку гроза хоть и отгрохотала, пролилась где–то за нашими спинами. Нас лишь слегка обрызгало, но этого вполне хватило, чтобы воздух сделался чистым. Густо пахло травами, и меня неудержимо клонило в сон, словно я Элли, попавшая в стране Оз на маковое поле.
Постепенно шепот был вытеснен разговорами и смешками. Беззаботное пение пичуг прибавило смелости, и вот уже со стороны обоза с прачками, куда пожаловали выспавшиеся девицы легкого поведения, доносился смех. Ферд все время оглядывался, ища глазами Гонату. Я готова была отдать зуб, если ошибусь: истопник неровно к ней дышит.
– Ферд, а как вы называете продажных женщин? У нас в монастыре вообще никаких не было, поэтому я затрудняюсь дать им определение.
– Ну до чего же мудрено изъясняешься! Определе–е–ение, – пальцы вновь зарылись в густые усы, призывая их покориться. – Шлюхи они, разве непонятно?
– А если не так грубо?
– Ну… – он призадумался. Уже не стесняясь, развернулся лицом к своей пассии, примеряя к ней пришедшие на ум слова. – Общие жены, ничейные бабы, продажные девки… Сами они любят, когда их называют милашками. Хотя какие они милашки? На иных взглянуть страшно. Несчастные они. В душе так все зачерствело, что уже не видят разницы, с кем провести ночь. Запутавшиеся вконец. Отсюда и распутницы.
– Или путаны? – вспомнила я слово из земных девяностых.
– А что? Подходит. Путаны и есть. Все гораздо благозвучнее, чем шлюхи.
– Красиво. Пута–а–а–аны, – нараспев произнесла Волюшка, скучающая в своей телеге.
– Путаны, – вздохнул Ферд и вновь посмотрел на Гонату.
Путаны. Мой вклад в лексикон чужого мира.
Шаманта, разлегшаяся за спиной Волюшки, уже спала. Повозка кухарок стояла сразу за нашей, и места на ней было не в пример больше. При желании можно было и соснуть. Меня тоже звали, но я отказалась.
– Никак пьют? – повел носом истопник, с такого расстояния учуяв, чем вызвано веселье прачек. – Пойду–ка разбавлю компанию.
– Сам не разбавься до состояния слизняка, – Волюшка вздохнула и закрыла глаза.
Когда армия тронулась, я с беспокойством заозиралась. Истопник так и не вернулся. Ко мне в телегу пересела Волюшка и взялась за вожжи. Она же привела и привязала моего осла, о котором я благополучно забыла.
Пока ехали, кухарка на чем свет костерила блудника Ферда, а я улыбалась, понимая, что в этот раз по–быстрому у него не получилось. Загорелые прачки давно сидели по местам, но ни Ферда, ни Гонаты рядом не наблюдалось.
По мосту протарахтели со страхом.
