трех лет, никогда не относившимся к власти и к своему долгу. Но отцу моему тогда было двадцать три года. Этому мальцу же всего чуть больше десяти лет. Что ждет этот разбросанный по всему миру народ с таким правителем? Что будет с ним, если наместником станет столь же алчный и беспринципный фавн, как Гасион? Все эти месяцы я плакался судьбе и стенал оттого, что она разлучила меня с любимой и с моим домом, отшвырнув меня за горы и за целые месяцы прочь от всего, что мне дорого. Однако к этому ребенку судьба отнеслась еще злее: она навсегда лишила его всего, что было ему дорого: она навек разлучила его с отцом, матерью и сестрой, взвалив на него заботу о государстве… Нет, я не могу оставить царевича здесь. Он должен вернуться в Архей. Карнеолас поможет ему, Карнеолас не покинет его. Уж я об этом позабочусь. К тому же, Авалар нужен в борьбе против Кунабулы. Но я не могу понять, чем может помочь нам этот ребенок…»
Мальчика отдали в заботливые руки слуг, перед ним снова открылась дверь его спальни, в которой не было ни пылинки, ибо его всегда ждали. И Марк оставил его. Пока.
— Потрясающе! — хохотнул Сакрум, ворвавшись в гостиную, предоставленную шамширцам. — Вы сработали как нельзя лучше! Когда я увидел, как Саргон врывается в зал, ведя этого ребенка, я подумал, что он лично пнет Жреца в его тощий пользованный зад — настолько у него был угрожающий вид. Совсем скоро мы уберемся отсюда и прихватим с собою этих лунных тварей…
Рабинара, вошедшая в гостиную следом за Сакрумом, поглядела на Марка с нескрываемым интересом и даже одобрением, — небывалая от неё милость.
— Не торопись, Сакрум. Мальчик уже заявил, что никуда не поедет. Я намерен поговорить с ним и со всеми, кому он доверяет. Однако это займет время…
— Ты уговоришь мальчишку покинуть это всеми богами забытое место как можно скорее и позаботишься о том, чтобы он не окружил себя неправильными советниками, — в голосе Сакрума звучала угроза. — Я рассчитываю на тебя, царь царей.
— А если он откажется?
— Я силой повезу его белесые копыта в Архей, и тогда весь Авалар снова и навсегда лишится доверия к человеку. Обрабатывай его, Саргон, пока ты в его глазах спаситель.
«Ты ошибаешься, Сакрум, — подумал Марк, пристально следя за ним, когда он выходил из гостиной. — Фавны убьют тебя, как только ты притронешься к их царю, к их богу. Они накинутся на тебя и на всех, кто пришёл с тобой, всем Аваларом. И в Шамшир ты больше не вернешься. Дух фавнов упал за последние годы. Однако они вовсе не трусы и всей душой верят в то, что царь приведет их к былому расцвету».
Из гостиной вышли все шамширцы, кроме Рабинары. Она осталась сидеть в кресле напротив Марка.
— Скажи, Саргон, — тихо проговорила она. — Почему ты так жаждешь завязать дружбу с этим народом? Почему нянькаешься с фавнами?
«Потому что я — принц Карнеолас, дьявол бы вас всех побрал! — зло подумал Марк. — И я должен привести их к отцу, чтобы они получили его защиту и помогли нам уничтожить Кунабулу! Провидица заявила, что ей нужен царь или царица. Царица погибла. И этот мальчик — последняя наша надежда!»
— Они нужны Архею.
— Какое дело тебе до Архея? Ты вернешься с нами в Шамшир. Или ты все еще продолжаешь служить Карнеоласу?
— Мое дело такое, что я живу там, в этом самом Архее, — твердо ответил Марк. — Я знаю, что фавны нужны Архею.
Лицо Рабинары потемнело.
— Ты желаешь выслужиться перед Карнеоласом, перед его королем! — фыркнула она.
Однако Марк усмехнулся настолько презрительно, что девушка тотчас прекратила свои ядовитые речи.
— Мне не нужно выслуживаться перед кем-либо, — мрачно ответил он.
Рабинара промолчала.
Марк поднялся, прошелся по гостиной, подошел к окну, выглянул на улицу и удивился: этот промозглый день позднего марта пронзили чистые солнечные лучи. Солнце, озарённое дымкой, сияло в небесах, разливая лазурные реки, поддернутые белесыми клочками.
Душа Марка взвыла и потянула его на улицу.
— Пойдем, Рабинара, — позвал он, устремившись к выходу. — Подышим воздухом.
Рабинара удивилась, однако последовала за ним.
Фавны радовались, смеялись, пели и даже танцевали. Чинные придворные вдруг превращались в фавнов, о которых в Архее слагали легенды: в существ, отринувших все суетливое, дороживших своей свободой, боготворивших леса, озера, реки, где не ступала человеческая нога. Они плясали под песни гор, ветра, небес, под птичий свист, отдаваясь вихрям звучания земли и леса. В легендах они плясали обнаженными с блаженным выражением лица, плясали красиво, хороводами, затягивая в пляс лесных зверей, заставляя птиц вновь и вновь подпевать им. Как только фавны пускались в пляс, волки, лисы, зайцы, мыши, олени и даже медведи не могли устоять против этой музыки. Фавны плясали всегда: при рождении ребенка, на свадьбах, при выздоровлении родных или близких, при возвращении их после длительного отсутствия. Фавны танцевали даже на похоронах, оплакивая усопших и исполняя печальные танцы. Жизнь фавнов была танцем и музыкой. Когда Марк был маленьким, ему рассказывали, что если у фавна была дудочка или флейта, фавн нигде не пропадал, ибо начинал дудеть такую мелодию, от которой ноги сами пускались в пляс и не успокаивались, пока фавн сам не желал смилостивиться над одержимым танцем.
— О чем ты думаешь? — тихо спросила Рабинара, хмуро глядя на прекрасный закат, когда они вместе поднимались на дворцовую стену.
— О том, что в жизни фавны оказались очень похожими на людей, — задумчиво ответил Марк. — Они во всем походили на людей и вели себя словно люди. Фавны были людьми, несмотря на несколько иную природу наружности. Или они стали фавнами?.. Почти все они слыли ясновидцами. Однако неужто из всех фавнов провидицей осталась лишь наша Провидица, навсегда оставшаяся в Архее? Неужто никто из фавнов ныне не видит вещих снов, не слышит слов рек, лесов и гор? Неужто магия их ушла, и они стали людьми, людьми с изуродованными ногами?.. Мне грустно от подобных мыслей.
— В Шамшире нам рассказывали, что фавны были людьми, — сказала девушка.
— Нет, они были богами. Богиня Луны, Атаргата, позвала своих друзей
