это, Акме застыла. Взор её закрыла пелена, огонь её прервался.
«Отдай мне свою дочь… пока я не нашел её сам… Нынче она далеко от тебя, и ты не в силах защитить ее… Но она не нуждается в твоей защите. Она нуждается в моей защите… Свет смертелен для нее… А я уберегу ее от света…»
— Акме!
Вопль мужа вытянул ее из дремы, и Акме сожгла демона, смертью несущего к ней.
«Моя дочь никогда не будет служить тебе!» — мысленно кричала герцогиня, и каждый крик смертью становился для одного из демонов.
Войско кунабульцев было уничтожено быстро, оставив после себя лишь пепел, развеваемый ветром по долине. Убитых, которых было не более десяти, положили на носилки, а после, простившись с ними, поторопились отправить их обратно в Карнеолас или Атию, где они должны были быть погребены своими семьями.
Акме прислушивалась к ветру.
— Угрозы больше нет… — выдохнула Акме, и Акил кивнул.
— Демоны никогда не подбирались так близко к Карнеоласу целым войском, — тихо сказал Гаральд, подойдя к Акме.
— Мне нет никакого дела до Карнолеса… — ответила она, все ещё слыша страшный шёпот Нергала, требующего отдать ему её дочь.
— Мне тоже, — ответил Гаральд. — Я лишь желаю обратить твое внимание на то, что их злость, наглость и ненависть более не ведает границ.
— Нергал требовал отдать ему Ишмерай, — прошептала Акме.
За несколько мгновений лицо Гаральд озарилось светом, глаза расширились, а рука его стиснула руку супруги, не рассчитав силу.
— Если он требовал отдать ее, значит она жива! — в крайнем волнении воскликнула Гаральд.
— Он не может знать, жива она или нет, — возразила Акме мёртвым голосом. — Власть Кунабулы не распространяется на земли за горами. Он знает о том, что она жива только благодаря моей вере. Он чувствует и слышит мою веру. Пока верю я, он будет знать, что она жива. И он будет охотиться за ней, как только она пересечет границу Заземелья и Архея.
— Мы защитим ее, — грозно проговорил Гаральд.
— Если она вернется к нам… — горько прошептала Акме, на мгновение сжала руку Гаральда и направилась к Акилу.
Глаза его все еще сияли золотом, и герцогиню это тревожило. Она подошла к племяннику, коснулась рукой его щеки и тихо спросила:
— Что у тебя болит, когда ты вызываешь свой огонь?
— Жжет грудь и горло, — ответил он. — Но боль быстро проходит.
— Ты говорил отцу?
Акил покачал головой.
— Ты силен, — тихо молвила Акме.
— Мы все сильны, — сказал тот.
— Но только твой огонь не убивает их, — возразила Акме. — Он исцеляет их, высвобождая их души и даруя им покой, в котором им отказывал Нергал. Ты все же пошел по стопам отца. И будешь платить ту же цену, что платит он. Исцеляя, ты отдаешь частицу себя. Целительство — твое призвание и твое проклятие. Помогая другим, ты не можешь помочь себе. Однажды твой дар вознесет тебя очень высоко, но смерть будет тянуть тебя обратно. Ты рискуешь упасть с невероятной высоты и разбиться. Будь осторожен, Акил.
— Я осторожен, тетушка, — тихо сказал он.
Акме поцеловала его в щеку, обняла, а после, когда цвет его глаз вновь стал карим, отправилась к атийцам — принимать их донесения.
Заснуть более никому не удалось, и спустя час лагерь снялся с места и направился дальше на запад. Акил, выходя из своей палатки, направляясь к герцогу, чтобы сообщить ему, что все готово к отъезду, был встречен приветственными возгласами солдат. Они, готовя коней к отъезду, тотчас поворачивались к проходящему мимо Акилу, приподнимали свои мечи эфесами к небесам, негромко повторяя: «Рианор… Рианор… Рианор…»
Лицо Акила оставалось непроницаемым, однако глаза горели огнем, выдавая его: никто и никогда еще не называл его Рианором, когда рядом не стоял его отец. Его признали, его приветствовали, ибо сегодня он дал отпор Кунабуле, сохранив столько жизней. Он торжествовал. И он все сделал без своего отца.
Через несколько дней Беллон, столь отчаянно взывающий к милосердию карнеоласского короля, открыл перед его сыном и Рианорами свои врата, не омраченные ни одним кунабульским демоном. Верховный Магистр Ордена Святой Лусы, Верховный Судья Беллона, Киарий Аргирис, с восторгом и облегчением поприветствовал прибывших. Акме ничуть не удивилась, увидев его бледным и сильно обеспокоенным опасной ситуацией.
Акме очень не хотелось брать на себя эту роль, но, все же, ей пришлось успокаивать Аргириса и уверять его в том, что с ними Беллону и ему лично ничто не грозило. Кронпринц Дарон силился быть любезным, но плохо скрывал свою неприязнь.
— Трусы, — презрительно фыркнул он, прогуливаясь вместе с герцогиней по саду у резиденции Верховного Магистра.
— Увы, — вздохнула Акме, чувствуя усталость и глухое раздражение. Ей хотелось вернуться в Атию, сесть рядом с супругом и детьми в одной комнате, слушать беззаботный щебет дочерей, смех Гаспара, как раньше. — Беллон еще нужен нам.
— Я слышу голос своего отца в ваших словах, — фыркнул Дарон. — Беллонский Союз изжил себя и, уверяю вас, никогда не был действенным и сколько-нибудь полезным. Беллонский Союз создавался как Страж Архея, его Защитник, его Стена. Беллонский Союз до сих пор весьма неплохо справлялся с ворами да убийцами, разного рода мошенниками, однако он не в состоянии решить межгосударственные споры мирным путем. Он не в состоянии осадить Акидию и любое другое государство. Величайшим же его провалом стала война двадцатилетней давности, когда Беллон не сделал ничего и, более того, уверял, что что-либо сделать невозможно, в то время как всего два мужественных и доблестных человека, а также армии Карнеоласа, Нодрима, Полнхольда, возразили ему.
— Скажите мне, как будущий король, Ваше Высочество, что бы вы предложили сделать с Беллоном?
— Лишить всех привилегий, пожалованных государству. Полагаю, Беллон более не может Судить подданных Архея. Беллон должен быть Стражем Архея, а он лишь пузырь, надутый пустотой и шумом от своих титулов, богатства и бездействия.
Лицо кронпринца было спокойно и почти не поменяло своего выражения, однако глаза его сверкали бешеным огнем. Дарон Вальдеборг не был безумен, он не был похож на самовлюбленного самодура. Дарон Вальдеборг любил Карнеолас всей душой, любил его
